Отец предпринимал попытки забрать нас к себе, но они не увенчались успехом: тетя удерживала нас при себе, исполненная сознания долга, в память о своем муже.

Мы возобновили наши занятия, и вскоре на развалинах прошлой жизни сложился новый заведенный порядок. Тетя желала следовать традициям, установленным мужем. При всех обстоятельствах она взывала к его имени; ее усилия постоянно сводились к тому, чтобы регламентировать наше существование формулировкой: а как поступил бы он?

Но новые обстоятельства сильно изменили и нашу жизнь: наш дядя умер, нам нужно было приспосабливаться к этому. И надо признаться, в целом мы были рады переменам.

Так прошла зима. А с первым дыханием весны мы поехали в Царское Село, чтобы провести там пасхальные праздники. Там атмосфера тоже была далеко не радостной. Царская семья жила под угрозой смерти и политического переворота. Бесперспективная война с Японией продолжалась; ситуация в стране становилась все более и более сложной и острой. Слабое, нерешительное, боязливое правительство, не способное ни на какие энергичные действия, занимало неуверенно-отстраненную позицию, позволяя событиям стремительно развиваться. Настало время убийц-фанатиков и террористических актов.

Поселившись окончательно в Царском Селе, монархи с начала войны жили в сравнительном уединении, которое усугубляла тревога. Императрица не знала ни минуты покоя, тревожась как о муже, так и о сыне, чья болезнь вселяла все больше опасений. Опасности, которые угрожали императору, привели к тому, что появилась необычно сложная шпионская сеть: одни тайные агенты следили за другими; атмосфера была наполнена сплетнями, страхом и недоверием.

Накануне Пасхи, когда мы были еще в Царском Селе, обнаружили серьезный заговор. Два члена террористической организации, выдавая себя за певцов, намеревались проникнуть в состав хора, который пел на богослужениях при дворе. Они, очевидно, планировали пронести бомбы под одеждой и бросить их в церкви, когда хор начал бы петь во время пасхальной службы. Император, который хотя и знал о заговоре, пошел в церковь вместе со своей семьей, как обычно. В тот день несколько человек было арестовано. После этого ничего больше не случилось, но та служба была самой печальной из всех, которые я когда-либо посещала.

Траур не помешал нам поехать в Ильинское в начале лета. Это было приятное время, и наше удовольствие было, пожалуй, еще сильнее оттого, что к нам была прислана рота солдат для охраны и новый автомобиль, купленный на случай, если нам нужно будет бежать.

Каждый день мы с Дмитрием катались верхом. Нам было позволено играть с другими детьми; с ними мы бегали, ходили на репетиции хора, пели. Взгляд на жизнь изменился. Даже тетя подняла голову и стала проявлять инициативу.

В имении она организовала госпиталь для раненых, что было бы невозможно при жизни моего дяди. Этот госпиталь был для нее большим утешением, и большую часть своего времени она проводила там, вникая в мельчайшие детали. Впервые в жизни она была так близка к народу.

Но ее неопытность, плохое знание языка и обычаев часто заводили ее слишком далеко. Солдаты вскоре увидели, что имеют дело с женщиной, которая слишком добра, чтобы быть при этом мудрой, и они стали обращаться с ней с той же фамильярностью, с которой она обращалась с ними. Вскоре это стало невыносимым. Генерал Лайминг качал головой, обеспокоенный ослаблением дисциплины.

Я сама сначала старательно посещала больных, но скоро устала от этого. С нетерпением я выслушивала их разглагольствования на темы, с которыми их неразвитый интеллект не мог справиться, и я видела, что они становятся во всех смыслах испорченными. Тетю это отношение огорчало, она упрекала меня. Я чувствовала себя слишком юной, слишком неопытной, чтобы объяснить ей причины моего поведения, и считала более разумным помалкивать.