В предыдущем году, вскоре после нашего возвращения на зиму в Санкт-Петербург, мы с Дмитрием заметили на рабочем столе отца новую фотографию в маленькой золотой рамке. На ней был красивый малыш четырех или пяти лет, с длинными кудрями и в платьице до щиколоток. При первом же удобном случае мы спросили отца, кто это. Он перевел разговор на другую тему, избегая ответа.

Однажды в конце того года мы спустились вниз к чаю и открыли дверь в его кабинет как обычно, не постучавшись. Он сидел в кресле, а перед ним спиной к нам стояла женщина. При нашем появлении она обернулась, и мы узнали ее. Имя ее было нам неизвестно, но видеть ее прежде приходилось. Однажды в Царском Селе мы катались на лодке по озеру, когда она прошла по берегу рядом с нами, одетая в белую юбку и красный жакет с золотыми пуговицами. Она была очень красива, посылала нам улыбки и делала приветственные жесты, на которые мы не отвечали.

Я не знаю почему, но, инстинктивно захлопнув за собой дверь, мы убежали, несмотря на то что нас окликнул отец. В прихожей лакей держал соболью шубу, в воздухе стоял запах незнакомых духов.

Смутная ревность охватила наши сердца; нам не понравилась эта незнакомка, проникшая в нашу святыню – в кабинет нашего отца. Но он продолжал быть с нами неизменно ласков – казалось, он действительно хотел держать нас ближе к себе, чем когда-либо.

Летом 1902 года, в последнее лето моего детства, нас не отправили в Ильинское, а оставили в Царском Селе. Отец, который стал теперь генералом, командовал кавалерийским дивизионом, расквартированном в Красном Селе, приблизительно в тридцати милях от нас. Мы часто ездили туда в карете, запряженной четверкой лошадей, повидаться с ним. Военный лагерь, близость военной жизни очаровали нас.

Царское Село, где мы размещались в наших обычных покоях, оживляли приготовления к грандиозной церемонии, которая должна была состояться в августе, – это было бракосочетание моей двоюродной сестры Елены с моим дядей, греческим принцем Николаем. Ожидали приезда многочисленных царственных гостей. Король Греции, мой дедушка, и император должны были возглавлять церемонии.

Нам с Дмитрием сказали, что мы можем присутствовать на венчании, и по этому случаю я должна была надеть свое первое бальное платье. Очень долго обсуждался покрой, и наконец решение было принято. Это было короткое платье из бледно-голубого атласа, сшитое в русском стиле. Я ужасно гордилась им и нетерпеливо ожидала этого торжественного дня.

Начали съезжаться гости. Мы приветствовали нашего дедушку, короля Греции Георга, который не был в России со дня смерти нашей матери. Он был очень добр к нам, но мы видели, что он и наш отец старательно избегают друг друга.

На протяжении всех празднеств, посвященных бракосочетанию, мой отец действительно очень нервничал и был так озабочен, что я спросила у мадемуазель Элен, которой редко поверяла свои настоящие заботы, что, по ее мнению, так беспокоит его. Она ответила, что, вероятно, всему виной печальные воспоминания, нахлынувшие на него при воссоединении семьи.

Приехали также и дядя с тетей. За семейным обедом между дядей Сергеем и нашим отцом возник небольшой спор, который произвел на меня сильное впечатление, хотя я не могу вспомнить предмет спора. Дядя, желая положить конец дискуссии, сказал с натянутой улыбкой, поднимаясь из-за стола: «Мальчик мой, вы просто в очень дурном расположении духа; вам следует больше заботиться о себе». Тетя не сказала ни слова, бросая на нас беспокойные взгляды. Мы чувствовали в воздухе напряжение, которого раньше никогда не ощущали. Не зная почему, я испытывала жалость к моему отцу и никогда не чувствовала к нему большей нежности, чем в те дни.