Сзади показалось заплаканное лицо Васи.

Вася стоял перед студентом и уж ревел в голос. Мать опять показалась на террасе.

– Не смей плакать, безобразник! Садись и учись! – крикнула на Васю она, размахнулась, чтобы дать ему подзатыльник, но тотчас же остановила руку, когда довела ее до головы его, и только толкнула Васю в затылок. – Ведь эдакий мерзкий мальчишка! А все оттого, что с сорванцами, дьяконскими мальчишками, водится.

– Ох, барыня! – проговорила горничная Афимья. – Дьяконские сорванцы хороши, но Вася и их чему угодно научит.

– Молчи! Не твое дело! Ты знай ягоды чисти! – огрызнулась на нее Матерницкая.

Вася сел к столу, но продолжал плакать, всхлипывая.

– Что ж ты, невежа, с учителем-то своим не здороваешься! Эдакое дерево! – продолжала мать.

Вася вскочил, шаркнул ножкой и проговорил:

– Здравствуйте, Вениамин Михайлыч.

– Садитесь. Не желаю я от вас сегодня никаких любезностей, – сердито сказал студент.

– Вот так, вот так… хорошенько его. А я пойду варенье варить, – пробормотала Матерницкая и удалилась с террасы.

Вася раскрывал тетрадь в синей обложке, разрисованной им чертиками. Студент начал выговор:

– Скажите, пожалуйста, Вася, какое вы имели право писать от моего имени письмо вашей Афимье?

– Это не я. Это дьяконский Сережка, – послышался сквозь всхлипывания ответ.

– Вздор! В письме ваша рука, ваша неграмотность и ваши кляксы, так как же вы смеете отпираться? Сознайтесь, а то хуже будет. Вы писали?

– Я, – еле выговорил Вася. – Но только Сережка меня научил. Он и диктовал мне.

– Для чего же вы его слушались?

– Как же мне его не слушаться! Он побьет меня. Он сильный… Он гимназист… Я написал и не хотел посылать, а он вырвал у меня письмо и отдал его мальчишке Панкратке, чтобы тот снес нашей Афимье.

– Да, да… Панкратка, сотского сын, мне и принес письмо, – подтвердила горничная Афимья.

– Ну, а мне, мне какое вы имели право писать от имени какой-то Вари?

– Простите, Вениамин Михайлыч. Никогда больше не буду… – выговорил сквозь слезы Вася.

– Это тоже дьяконский сын Сережка? – насмешливо спрашивал студент.

– Сережка… Он говорит: «Пиши, пиши… Напишем, а я пошлю».

– Должно быть, тоже дьяконский Сережка и в комнату к вашей сестре забрался и утащил у нее розовые бумажки и конверты? Ведь письма, как оказалось, написаны на бумаге вашей сестры Варвары Петровны. Тоже Сережка?

Вася помолчал и отвечал:

– Он говорит: «Давай бумаги и конвертов», а у меня бумаги и конвертов не было, вот я…

– Слушайте… – строго начал студент. – Вы совершили кражу и подлог…

– Простите, Вениамин Михайлыч…

– Вы совершили кражу и подлог. Подписываться чужими именами называется подлогом. А знаете ли вы, как закон наказует за такие деяния, как кража и подлог?

– Виноват… Никогда больше не буду…

– Как юрист я знаю и сейчас вам скажу. Статьи закона, предусматривающие эти преступления, наказуют…

– Ей-богу, больше никогда не буду. Простите…

Студенту понравился судебный язык, он начал входить в роль, продолжая:

– Преступные деяния эти суд наказует лишением всех прав состояния и ссылкой в места не столь отдаленные. Поняли?

– Извините… Простите… Никогда… Это, ей-ей, Сережка…

– Вы лицо привилегированное, ваш отец статский советник. Привилегированные же лица даже за одну кражу, совершенную хоть бы на копейки, караются…

Вася слушал и опять заревел навзрыд…

– Однако уж вы его и доканали же… Точь-в-точь полицейский… – перебила студента горничная.

– Постойте, Афимья. Не перебивайте. Не суйтесь не в свое дело. Ну, не ревите! Довольно! Слушайте. Так наказало бы вас уложение о наказаниях, если бы дело дошло до суда и следствия. А домашним образом вы будете наказаны вашей маменькой два дня подряд лишением второго и третьего блюда за обедом. Кроме того, она еще сама с вами распорядится по своему усмотрению. Поняли? Я кончил. Теперь давайте заниматься.