– Хуже-то хуже, но на них все-таки не так противно смотреть, потому что они рабочие люди. Улицу и двор метут и поливают, дрова носят, одним словом, труженики, – заметил кто-то. – А ведь швейцар – прямо дармоед. Вот этакое мурло, ничего кроме своей лестницы не знает, да и ту в летние месяцы перестает мести. Прямо дармоед. А дворники…

– Ну, и дворники хороши! – подхватывает шляпа котелком. – Тоже всех на одну осину со швейцаром. Просишь показать квартиру в большом доме – младшие дворники ничего не знают, а старший в портерной сидит. Посылаешь в портерную, ждешь, является он пьяный. Спрашиваешь ты цену осмотренной тобой квартиры, и оказывается, что она уже сдана и только забыли объявление с ворот снять. А ты уж смерил два раза лестницу. Что вам остается больше, как ругаться?

– Каторга, каторга! – произносит кто-то в поезде. – Хорошо, что мне нынче не придется себе зимней квартиры искать.

– Но ведь что затрудняет? – продолжает шляпа котелком. – Это то, что зимнюю квартиру приходится тебе переменять, когда ты живешь на даче. И без того-то ты уж измучен дачными ежедневными путешествиями и по конкам, и на извозчиках, и на пароходах, и только разве на волах, ослах и верблюдах не ездишь, а тут еще странствуй по дворам и лестницам. Ведь вот я теперь до того измучен, что хуже всякого почтальона. Ну, какая для меня радость на даче? Приеду, кусок проглочу и свалюсь на диван от усталости.

Шляпа котелком умолкла и поникла головой. Поезд мчался.

Вот и Шувалово. Поезд уменьшил ход и тихо подошел к платформе. Пожилой человек в шляпе котелком взглянул из окна на платформу и сказал:

– Вон и мои меня дожидаются.

– У вас две дочери? – спросил его старик с Владимиром на шее, увидав, что в окно заглядывают две девушки в малороссийских костюмах.

– Ох, четыре! Четыре штуки, государь мой! Вот эти две уж на возрасте. Из-за них-то и меняю квартиру. А то две маленькие. Да сын-гимназист на придачу. Мое почтение-с… До свиданья… До завтра…

И, забрав в руки пакеты, пожилой человек в шляпе котелком стал выходить на платформу. Две дочери в малороссийских костюмах и жена в кружевной косынке на голове и в какой-то рыжей накидке на плечах тотчас же бросились к нему.

– Бонжур, папа! Ты нашел квартиру? – воскликнули дочери, целуя его.

– Здравствуй! Ну что, нашел квартиру? – спрашивала жена, подставляя ему щеку.

– Матушки мои, да ведь это не так легко, как вы думаете! Это не тяп-ляп да и клетка. Сегодня я опять пробегал часа полтора по дворам, но ведь больше я не могу. У меня все-таки служба!

– Ну, вот ты какой! – фыркнула старшая дочь. – А мы уж думали, что завтра поедем все смотреть и решать.

– Главное, нам нужно знать, будет камин в нашей комнате или не будет, потому мы с Катей экран хотим вышивать.

– В самом деле, Кузьма Николаевич, наметил ты что-нибудь подходящее? – задала вопрос жена.

– Решительно ничего, хотя сегодня обегал всю Надеждинскую улицу.

– Фу, какой вахлак! Третий день ищешь, и ничего!

– Может быть, и неделю проищу и то ничего не найду. Пойди-ка ты, сунься.

– И наверное бы нашла. Вот вся статья, что мне и отлучиться из дому нельзя. Вообрази, мы без горничной!

– Что такое стряслось? – спросил муж.

– Сегодня отказалась от места и переезжает на место на дачу в Красное Село. Солдат сманил. Вчера она отпросилась со двора, ездила в город, виделась с ним – вот он и ставит ее на место вблизи лагерей, где сам стоит, чтоб чаще видеться с ней. Нянька говорит, что она давно уже искала себе места поблизости к лагерям, публиковалась в газетах, выбирала из газет адреса, где ищут горничную. Ну, вот и нашла, что искала.