Всю беременность предсказания менялись, противоречили одно другому. Пшеница, смоченная мочой Халь, прорастала быстрее ячменя, посаженного рядом, это предвещало появление принцессы. Но личный императорский лекарь Андрус утверждал, что будет наследник: соски налитой груди императрицы торчали кверху, чего не наблюдалось во всех её предыдущих беременностях.

Когда подошло время, слуги закрыли ставнями окна просторной комнаты. По всему полу расстелили охапки трав, их меняли ежедневно. И сейчас что-то прошелестело по сухому благоухающему ковру. Во внезапно наступившую тишину – передышку – вторгся слабый звук незнакомых шагов. За те часы, что Халь провела в родильном зале, она уже узнавала походку всех, кто хлопотал вокруг неё вторые сутки. Но появление ещё одной бестолковой повитухи оставило императрицу равнодушной. Толку-то, если они не могут облегчить боль или ускорить процесс. Она поняла, что во рту у неё уже давно пересохло, и на подушку протянулась густая клейкая слюна.

– Пить, – тихо сказала Халь. Приказ прозвучал как мольба, настолько голос был истощён и слаб.

– Нельзя, – звук скрипучий, будто в гортани у говорящего просыпалось полстакана песка. Но мужской. Халь удивилась и открыла глаза. – Вам нельзя сейчас пить, Ваше императорское величество.

Она чувствовала, что в глазах полопались сосуды. От этого, и ещё, наверное, от слабости, всё, что её окружало, плыло как в тумане. Но… Человек, который стоял перед ней… Он и знаком, и незнаком одновременно. Халь могла поклясться, что никогда раньше с ним не встречалась наяву, но, тем не менее, узнала его. Тёмный лорд из её снов. Только гораздо старше, чем в кошмарах или грёзах. Пришедший поклонился и протянул к пересохшим губам белоснежную салфетку, смоченную в сладком виноградном вине.

– Вот, – сказал знакомый незнакомец, наблюдая, как она с наслаждением втягивает в себя хмельную влагу с салфетки, и тут же отдёрнул руку:

– Хватит, ваше величество. Нам ещё предстоит поработать. Не нужно ничего лишнего в организме, и жидкости в том числе.

– Ты…

Наконец-то, Халь может разлепить ссохшиеся губы:

– Кто ты? Где все?

Голос еле слышен, в нём не осталось никакой силы.

– Я велел всем убираться отсюда, – кивнул вошедший. – Вы знаете меня, императрица Халь. Хотя мы с вами никогда не встречались…

Обескровленные, пергаментные щёки вдруг залились бледной краской, Халь попыталась закрыть лицо руками. Воспоминания вторглись в неё стыдным сладострастием.

– Я вижу, вы помните, – равнодушно кивнул Шон. – Наверное, это невозможно забыть.

– Тёмный лорд, – прошептала Халь. – Я не думала… Что же теперь…

Около года назад он начал приходить к ней в снах, как раз перед её последней беременностью. Но не дряхлым стариком, а черноволосым статным красавцем. Сначала долго, молча и пронзительно смотрел, потом брал руку и подносил к своему сочному рту. Губы склонялись к ней мягкие, тёплые, от этой пока ещё невесомой ласки по всему телу проходила сладкая судорога. Никто, кроме императора, не прикасался к Халь подобным образом, но Сент никогда не вызывал у неё такого глубокого трепета одним своим движением. Это тепло, и дрожь, и бесконечно клубящийся ком в горле – до слёз, до щемящей, бескрайней нежности – всё это были ощущения, совершенно незнакомые Халь, матери шестерых детей.

Несколько ночей прошло с его первого прихода, когда она сама осмелела, не в силах терпеть больше эту сладкую муку. Тогда, во сне, Халь приподнялась на носочки, взяла его лицо в свои ладони и поцеловала. Он ответил. Сначала нежным дрожанием губ, затем прорвалось нетерпение, незнакомец укрыл её всю своим гибким телом, обернул собой, потянул вниз…