Катерина приняла эту мысль и была готова к любому наказанию. Изменить она уже в любом случае ничего не могла – все уже случилось. По головке Катерину за самоуправство, разумеется, никто не погладил – заслуженное наказание в виде лишения очередного повышения в звании, строгого выговора с «занесением» и понижением в должности она уже понесла. И это было странным решением, поскольку само дело Горина попросту замяли. Теоретически Вилкину просто не за что было наказывать. Дело о маньяке, оставлявшем трупы в парках, закрыли в связи с гибелью главного подозреваемого. К слову, вешать все трупы на гражданина Евросоюза, убившего Звягинцева и посягавшего на жизни Вилкиной и отца Евгения, не стали. Видимо, побоялись международного резонанса. Козлом отпущения в этой истории сделали погибшего наркомана Кирилла Бражникова. Ну а что тут поделать – политика, чтоб ее. Удобно, когда главные подозреваемые мертвы. Можно выкрутить все так, как необходимо следствию. Катерине вон даже не пришлось дело закрывать – за нее все сделали коллеги, пока она лежала в госпитале. На ее резонные вопросы по этому поводу ей строго так ответили, что, мол, нет больше никакого дела о маньяке. Нет и не было никогда. Беседу с ней тогда проводил тот странный гэбэшник, который, как поняла Вилкина, курировал в стране дела мира Ночи и являлся непосредственным начальником отца Евгения.

– Забудьте вы, Екатерина Алексеевна, это дело, – уговаривал он Вилкину, сидя возле ее постели сразу же после того, как девушка пришла в себя. – Это высшая лига. Туда простым смертным путь заказан. Иначе нам придется работать с вами несколько иными методами. Нет никакого мира Ночи. Все, что вы могли узнать в ходе расследования дела о маньяке, простая манипуляция с сознанием. Мира Ночи не существует.

На нет, как говорится, и суда нет – убиваться конкретно по этому поводу Вилкина и не планировала. У нее был куда более изощренный план наказания самой себя. Она боялась себе признаться, но где-то в глубине души планировала закончить собственную карьеру и жизнь приблизительно так же, как сделал это стеснительный и сентиментальный Рома Звягинцев. Она попросту сгорит на работе, делая этот мир чище. И это ее последнее слово. Осталось лишь разобраться, какой именно мир ей хотелось сделать чище – этот, с маньяками, криминальной мокрухой и бытовыми убийствами, или тот, о котором она узнала совсем недавно, и забыть о котором уже вряд ли получится, как бы этого ни хотел генерал ФСБ.

– Вызывали, Виктор Геннадьевич? – в кабинет начальника Вилкина лишь голову просунула, надеясь на короткое замечание или легкий втык. Не тут-то было.

– А, это вы? – Сапогов коротко взглянул на торчащую в дверном проеме голову. – Да, вызывал. Заходите, садитесь.

Вилкина прошла и присела на «стульчик» – так в их отделе называлось до безобразия неудобное кресло, которое Сапогов поставил напротив себя специально для того, чтобы получающий от него втык подчиненный чувствовал себя максимально дискомфортно. От этого «стульчика», для чего-то привинченного к полу, было одинаково далеко как до всех стен, так и до выхода из кабинета. Человек сидел, словно прыщ на кончике начальственного носа, и не мог никуда деться от его испепеляющего взгляда. Теоретически восседавший на «стульчике» подчиненный должен был чувствовать себя одиноко и униженно – что-то вроде наказания «углом» в детстве, только для взрослых. Бывалые «залетчики» к Сапогу на «стульчик» приходили с каким-нибудь делом или с целым ворохом документов в руках – ими хотя бы прикрыться можно было и пальцы рук чем-то занять. Вилкина же сейчас скромно прикрылась своим дамским рюкзачком. Волноваться она не планировала. Все хреновое, что могло с ней произойти в плане карьеры, уже произошло. Ниже помощника следователя упасть уже не получится.