Иногда в душе поднималась тревога: как бы ни наболтать лишнего, вдруг он выдаст себя в бреду, и она поймёт, что Ворон не милорд, а разбойник с большой дороги.

Отчего-то ему было неловко и стыдно перед этой женщиной за своё нечестное ремесло. А ведь прежде на любые упрёки у него всегда был один ответ: я себе такую жизнь не выбирал, судьба так распорядилась, вот с Великого Небесного и спрашивайте!

Ближе к рассвету отвар, которым его напоили, действовать перестал. Рана заныла. Не так сильно, как раньше, но всё-таки саднила ощутимо, и сон сразу прошёл.

Эливерт лежал на боку, в тишине и одиночестве, пялился в темноту. А мысли текли устало, как обмелевшая от жары река у стен этого замка.

Что-то изменилось...

Да всё, всё изменилось!

Он пытался понять, что случилось, и не мог найти ответа. Казалось, кто-то взял большую ложку и размешал всё, что он носил в себе долгие годы, всё, что хранилось на самом дне души, взбаламутилось и поднялось на поверхность.

И не в ране тут дело. Хотя, если бы не горячка, наверное, он бы ещё долго гадал и вспомнить не мог, отчего Дэини кажется ему такой родной, будто он её всю жизнь знает.

Или это лишь сны, которые он сам себе придумал? Как можно было узнать о её существовании, когда она даже в мире этом ещё не появилась? И, вообще, семь лет назад она была соплячкой зелёной…

Он улыбнулся невольно. А вот, действительно, как она выглядела тогда, ещё ребёнком? Сейчас красавица, а тогда, небось, смешная была, нескладная.

Теперь он знает правду. Теперь он пойдёт за ней хоть за Край Мира, в Последний Северный Предел.

Теперь? Ох, Ворон, а если бы не вспомнил, или если бы она не уговорила, нешто, не поехал бы? Ясно-понятно, поехал. Куда он теперь без неё!

И куда он теперь без них всех?

Да-а-а, Ворон… Сам себя в клетку загнал. А ведь так боялся потерять свободу и небо.

Теперь он боялся потерять её. Даже зная, что Настя ему не принадлежит, всё равно боялся потерять. И друзей потерять боялся, не только Наира, но даже треклятого полукровку. А после того как Далард его привёз в свой гостеприимный дом, он и перед Первым рыцарем в долгу.

Может, из-за этих страхов на душе так неспокойно? Или это воспоминания всему виной?

Эта строгая благородная дама так живо напомнила маму, что у Эла сердце сжималось от тоски при каждом взгляде на неё. Сколько лет минуло, а в нём всё ещё живёт тот наивный мальчишка, что верил всему вопреки: однажды он непременно отыщет маму и сестру.

Светлые Небеса, да что же за бесконечная ночь?! Ещё немного и он с ума сойдёт от всего этого, что внутри горит, кипит, отравляет кровь. Откуда эта тоска чёрная?

Столько лет он жил вот так, как сейчас, и вполне был доволен. А теперь…

Ох, Всеблагая, ведь скоро четвертый десяток разменяет (ежели они с Севера живыми вернутся), и что? Что в жизни у него есть?

Ведь вот сейчас чуть не сдох. Ну, пришили бы, явился бы он за Грань – с него бы спросили: чем жил, как был… Провалиться, а ведь ему и ответить нечего!

И миледи Вилирэн он всё верно сказал: сдохнет – никто даже не заметит.

Так, может быть, давно пора…

Зачем ты этому миру, Ворон? Что ты всё цепляешься за жизнь свою? Сколько раз ты на грани был, и снова выползал с самого дна. А зачем? Кому ты тут нужен? Какой этому миру прок с тебя?

Вот, обидно тебе, что Дэини о Кайле мечтает… А ты хотел, чтобы она о тебе мечтала? Что ты можешь, кроме как воровать, убивать и баб трахать?

Напиться бы сейчас…

О, да! Ещё ты пить мастак. Полезный навык.

Проклятье, да что же это такое! Кажется, впервые в жизни, Эл дошёл до подобного. Разные случались в жизни гадости. Но никогда прежде он не чувствовал себя таким ненужным, одиноким, бесполезным, слабым. Будто весь неистовый огонь жизни, что горел в его душе, погас в одночасье.