– Потому что ты уже появилась, – сказал Кирилл так, будто эта фраза объясняла все. Для него, быть может, и объясняла, но не для Жанны.

– Не понимаю…

– Алиция Виссарионовна тебя видела. И признала. И даже если ты сейчас соберешь сумки и исчезнешь, ты останешься в ее памяти. И, что куда хуже, в ее планах. Это понимают все, кроме тебя. Ты можешь бежать, но она своего решения, какое бы оно ни было, не изменит.

Кирилл вздохнул и стиснул кулаки.

Ему обидно, наверное. Он ведь жил в этом доме и работал на износ, как для себя, а получалось, что вовсе не для себя, что, несмотря на все старания, ему не стать наследником. И быть может, именно его удел – компенсация и благодарность.

Почетная отставка.

– Тогда зачем это все?

– А здесь вопрос сложный – зачем… Первая версия: чтобы ты нервничать начала. Где нервы – там истерика. Алиция Виссарионовна на дух истеричек не выносит.

Нервы? Истерика?

Нервы у Жанны были, она помнила, что были… и нервы эти отзывались на боль бессонницей. Сначала, когда родителей не стало… потом Илья… и, наверное, больно было не столько из-за того, что он обманул, втравил ее в дело с кредитом, сколько потому, что Жанна позволила себе поверить, что может быть счастлива.

– Держишься, – удовлетворенно произнес Кирилл. – И это хорошо…

Держится. И злится. За Жанной такое водилось прежде. Злость, которую она испытывала, была чувством иррациональным, не поддающимся объяснению. Она не туманила разум, но, напротив, делала его ясным. Злость подсказывала правильные вопросы.

И чутье обостряла до предела. И сейчас это самое чутье говорило, что Кирилл не все рассказал.

– А вторая версия? – Жанна провела ладонью по обивке дивана.

Неровная.

Плотная ткань, гладкий шелк вышивки. Птицы и цветы, цветы и птицы… сельская пастораль какая-то.

– Вторая… – Кирилл смерил ее внимательным взглядом. – Со второй сложней… Быть может, эта вторая версия мне и вовсе примерещилась…

Замолчал. И эта пауза – негласное предложение отступить, принять как данность первый, весьма логичный, удобный даже вариант.

– Излагай, – велела Жанна. А ее собеседник вдруг усмехнулся:

– Ты похожа на нее сильней, чем мне показалось вначале. Правда, я не уверен, что это хорошо… Она порой… совершенно невыносима.

– Ты про Алицию Виссарионовну?

– Да.

– Ты ее любишь?

– Сложный вопрос… Было время, когда я ее ненавидел. А теперь… не знаю. Она то, что есть. И она сделала меня таким, каков я есть. И пока я не знаю, сказать ей спасибо за это или проклясть… поэтому давай-ка лучше к делу вернемся. Твои родители умерли три года тому назад, верно?

– А какое это имеет отношение…

– Просто ответь.

– Да.

– А четыре года тому назад повесилась мать Игорька… два года назад… у Николаши имелась сестра-близнец. Валентина. – Кирилл произнес это имя странным тоном. И подлокотники стиснул, сильно, до побелевших пальцев. – Она… мы приятельствовали… Она была очень талантлива. Химик… Ей пророчили блестящее будущее… приглашали в Оксфорд… и она приняла бы приглашение, потому что… да не важно, главное, что Алиция Виссарионовна ее любила. Любовь у нее своеобразная весьма, но у Вали хватало сил отвоевать право на свою жизнь… И пояс достался бы ей, тут и думать нечего.

– Что случилось?

Жанна уже знает что, и Кирилл, болезненно скривившись, подтверждает догадку:

– Она умерла. Передозировка…

– Она…

– Нет! – Он вскочил и, заложив руки за спину, принялся мерить комнату шагами. – Валя никогда… она и не пила. Она говорила, что, выпив, теряет ясность мышления. А это ее угнетало. Поэтому все, что накопали… якобы давно сидела на игле… чушь неимоверная.