Дед не пил вино, но смотрел в кубок. И Жиль заглянул. Вино показалось темным, густым, будто и не вино, а кровь.

– Скоро мы уедем, – произнес дед. С ним случалось менять тему беседы резко. – Здесь мне тесно…

– Куда?

– Тиффож… пора тебе учиться…

– Я учусь! – Жиль побледнел, представив, что предстоит учиться еще больше.

– Не тому, – дед усмехнулся. – Учиться быть воином… В нашем роду трусов не было, Жиль…


Птицу она оставила, а вот записку, свернув, сунула в карман халата.

Спохватилась – в этом доме, надо полагать, не принято разгуливать в подобном виде. Переоделась, натянув старые, разношенные и тем удобные джинсы. Майку схватила наугад.

Руки дрожали.

Птица ведь не исчезла, лежала… Кто ее принес?

И когда?

Нет, когда – понятно, Жанна в это время в душе была. Правильно, она зашла в комнату, и… и птицы не было. Жанна ее заметила бы, а раз не заметила, то, значит, птицы определенно не было. Жанна отправилась в душ, и в это время кто-то…

Кто?

Кто угодно. Гадать она может долго. И кажется, единственный человек, к которому Жанна не то чтобы доверием прониклась, но явно не желающий, чтобы она уезжала, – это Кирилл. И если так, то следует с ним побеседовать…

В коридор Жанна выглянула осторожно, опасаясь… сама не зная чего, но все одно опасаясь – родственники вели себя слишком уж непредсказуемо. Но коридор был пуст. И куда идти? У кого спросить, чтобы…

К счастью, первой, на кого Жанна наткнулась, была горничная, которая к просьбе отнеслась с пониманием. И Жанну проводила.

Комнаты Кирилла располагались в восточном крыле, рядом с покоями Алиции Виссарионовны, о чем горничная предупредила шепотом, точно опасалась, что их подслушают.

Уверенность Жанны в том, что беседа эта необходима, таяла с каждым шагом. И когда горничная ушла, верно, рассудив, что, что бы там гостья ни задумала, ее это не касается, Жанна отступила.

Птица?

Не так уж и страшно… Дети, случалось, подбрасывали в стол и мышей, и жабу живую, огромную… а дохлая птица – всего-навсего неприятность. В мусорное ведро ее отправить… ну или, наплевав на все правила приличий, вовсе из окна выбросить.

Кирилл же…

Постучать Жанна не успела, как и уйти из этого, заповедного, крыла, когда дверь открылась, едва не стукнув ее по лбу.

– Привет, – только и сумела сказать она.

– И тебе здравствуй, – ответил Кирилл. – Что случилось?

– А… с чего ты взял, что что-то случилось?

– Ну… – он пожал плечами. – Мне кажется, что просто по мне соскучиться ты не успела.

Вместо ответа Жанна протянула записку.

– Даже так… – Кириллу хватило одного взгляда. – Под дверь подсунули?

Она покачала головой и, вздохнув, призналась:

– Птицу дохлую подбросили… на стол… грача. Большого такого, черного… а в клюве вот… и… мне, наверное, стоит уехать, но…

– Проходи, – Кирилл посторонился, пропуская Жанну. – Гостем будешь…

– Спасибо, я и так, кажется, слишком… загостилась.

– Заходи. – Он явно не привык к отказам и, взяв за плечи, подтолкнул Жанну к двери. – Чаю попьешь, успокоишься. А заодно и поговорим.

Отказаться от приглашения не выйдет, это Жанна осознала ясно. И дверь за спиной закрылась с глухим звуком.

– Садись куда-нибудь…

…Здесь не было ни приторной белизны, ни хрома.

Огромные окна. Тяжелые гардины. Бархат и атлас. Ковер восточный, узорчатый.

Напольные часы с боем.

И Кирилл, который в этот традиционный, если не сказать устаревший, интерьер вписывался чудеснейшим образом.

– Твой отъезд ничего не изменит. – Он сел в кресло, которое больше походило на трон.

– Почему?

Жанна устроилась на диванчике.

Неуютно.

Она лишняя в этой комнате, но… если уйти отсюда, то придется вернуться к себе, а там дохлый грач и, может быть, не только он.