Так, сама собой завязалась беседа о человеческих пороках. Шарлотта убедилась, что даже жар и надсадный кашель не способны заставить Гийома замолчать, поэтому не мешала обмену репликами. Когда горло станет малиновым, затихнет сам.

Поверх растирки лег пуховой платок — приобретение Шарлотты. Она пожертвовала им во благо чужого здоровья. Теперь предстояло растереть грудь больного и, хорошенько укутав в два одеяла, дать горячее питье. Однако, когда господин Бош, повинуясь указаниям, перевернулся на спину, девушка поняла, что задача предстояла сложная. Она снова смотрела. Тяжело вздымавшийся живот приковывал слишком много внимания. Лучшим средством от соблазна стал поиск второго одеяла. Оно нашлось в шкафу. Заодно Шарлотта прихватила из комода чистую рубашку — продрогшему человеку много тепла не бывает. Убедившись, что снова в полной мере владеет собой, девушка склонилась над больным и пощупала его лоб — горячий. Выходит, таки придется разбудить Жана и послать в аптеку.

— Вы изобрели еще одно лекарство, мадемуазель?

Шарлотта не сразу поняла, что стало причиной шутливого замечания, только потом сообразила: на ней по-прежнему халат и ночная рубашка. Первый развязался, показав Гийому больше, чем следовало видеть мужчине. Пусть сорочка не обнажала ни дюйма груди, она недвусмысленно очертила ее.

— Месье, определенно, мальчишка.

Шарлотта порывисто затянула пояс и метнула на Гийома гневный взгляд. Ответом стала едва заметная усмешка. Господин Бош явно наслаждался ситуацией.

— Надеюсь, лекарство поможет. Давать его повторно я не собираюсь.

— Я и так получил слишком много и теперь вполне понимаю шевалье.

Ответом стала звонкая пощечина.

— Вы заслужили, месье, — спокойно объяснила Шарлотта и невозмутимо продолжила лечение.

Удивительное дело, смущавшее прежде мужское тело больше не вызывало эмоций, превратилось в предмет, сродни вазе. Его нужно хорошенько натереть, а чувства… Разве только удовлетворения от проделанной работы.

Гийом затих, только периодически кашлял в кулак. То ли обиделся, то ли устал. Шарлотта же сосредоточилась на деле, не отвлекаясь на разговоры. Ее тревожил жар, исходивший от хозяина. Девушка боялась лихорадки и с напряжением искоса наблюдала за выражением лица Гийома. Он прикрыл глаза — дурной или хороший признак? А нет, всего лишь задремал. Сон лечит, оставалось надеяться, организм Гийома силен и справится с напастью. Но Жан все равно сходит в аптеку. Теперь пальцы Шарлотты двигались аккуратнее, чтобы не потревожить чужой сон. Закончив, она повязала хозяину чистую рубашку на манер фартука и хорошенько укутала. Гийом не проснулся. Он дышал с присвистом, но ровно.

— Больше я ничего не могу сделать, месье, я не колдунья, — развела руками Шарлотта.

Она знала, он не слышит и не видит, но все же.

Оставив поднос на столе — питье пока не потребовалось, — девушка на цыпочках вышла из спальни. Переодевшись и наскоро соорудив пучок на затылке, чтобы не возиться с расческой, Шарлотта спустилась вниз. Дом еще спал, Элиза затапливала печь около шести. Экономка напоминала героиню романов: она точно так же спускалась бы по темной лестнице. Но, если разобраться, одну из излюбленных сюжетных линий писателей девушка повторила — самозабвенно спасала хозяина от болезни. Только Шарлотта об этом не думала, ее разум занимали куда более тривиальные вещи.

Сонный Жан не сразу понял, что от него хотят, зато вышедшая следом позевывающая и всклоченная Элиза сообразила сразу. Дав сыну подзатыльник для ускорения мыслительного процесса, кухарка, причитая, пошла будить мужа, и вскоре в доме развернулась кипучая деятельность. Шарлотте оставалось наблюдать и руководить ею, даже Ларри признал главенство экономки. Вместе с конюхом он отправился за врачом: девушка решила не рисковать. Тут подоспел Жан с лекарствами, пришлось подняться наверх и таки разбудить Гийома. Его трясло, от озноба стучали зубы. Чтобы разжать их, потребовалась ложка.