В ту ночь мы разделились…И нет, не поровну. Я и Ари…против всех остальных, кто считал меня виноватой в увечье Миранды. Ее руки заживали еще очень долго, и несмотря на это ее заставляли работать. Мы вместе мыли окна, когда она вдруг толкнула ногой ведро и заорала на меня.

– Это все ты, мразь! Конченая кретинка! Из-за тебя я страдаю от боли, ты настучала на меня манхар!

– Если бы тебе не захотелось выплеснуть на меня компот…

– Если бы тебе не захотелось…, – перекривила меня она, – думаешь, если он тебя помиловал, то ты теперь особенная! Сегодня помиловал, завтра казнит! Были здесь уже такие!

– Ты пакости делаешь, а она виновата? – крикнула Ари.

– А ты ее псинка? Защищаешь хозяйку? На что-то надеешься?

– Заткнись!

– Тссс! Сунаг!

– Я тебе еще это припомню, сука гребаная. Поняла? Кровью умоешься!

Как только вошла Сунаг, она перестала шипеть и принялась тереть окно.

– Кто разлил воду?

Я молча вытерла лужу тряпкой, пока манхар прошла между нами.

– Узнаю о кознях, все получите. У меня есть право вас так наказать, что эти шрамики покажутся вам сказкой. Чтоб через час здесь все блестело. Сегодня особенная ночь. Вы все это знаете. Идете на ужин и потом к себе в комнаты. А вам… – она, прищурившись, посмотрела на меня и потом на Миранду. – Вы обе пойдете мыть окна! Ты в спальне! – ткнула в меня пальцем, – А ты – на веранде! Вместо ужина! У вас…, – она посмотрела на часы, – полтора часа до сабара. Не успеете, пеняйте на себя!

Развернулась на невысоких каблуках и ушла.

– Недотраханная старая сука! – прошипела ей вслед Ари.

– Тихо! Еще услышит!

– А чего она пристала к тебе! Можно подумать, это ты виновата…Та лезет к тебе и лезет.

Миранда зыркнула на меня злобным взглядом, взяла свое ведро с тряпкой и отправилась на веранду. Но когда проходила мимо меня, прошипела.

– Не забудь вылизать сортир, где он сидит своей задницей, сучка!

– А ты мечтала вылизать его сама? – огрызнулась ей в ответ, подхватывая свое ведро и направляясь в спальню.

Здесь уже убрали до нас. Мрачная красота комнаты в черных тонах. Стены затянуты черными атласными гобеленами, как в старину. Огромная кровать на половину спальни с великолепным балдахином и мощными витыми колонами. Белье шелковое такое же черное. Строгое, без украшений. На краю покрывала такая же буква «В» как и везде. Вахид…Его имя означает «единственный». Он единственный и старший сын Роксаны, кроме него у нее три дочери. Я их видела только на церемонии посвящения. Нам, эскамам, запрещено встречаться с хозяевами. Мы слишком ничтожны для этого. Даже уборку мы производим только тогда, когда господ нет в их комнатах.

Я впервые в ЕГО спальне. На мне длинные перчатки, полумаска на лице, чтоб не источать зловоние, как говорит Сунаг. Мы, человечки, слишком мерзко воняем для господ и не смеем источать свой смрад. Я прошлась вдоль постели, и мною овладел суеверный трепет. Здесь он спит….лежит совсем раздетый, касаясь простыней своей кожей. Рука в перчатке погладила постель, тронула подушку. Безумное воображение дорисовало его силуэт на постели, обнаженный по пояс. И все тело задрожало от едкого и быстрого возбуждения…я сдернула перчатку и коснулась простыней голой ладонью. Лихорадочно оглядываясь на камеры…Но здесь они скрыты или их нет вовсе. Я прижала к лицу подушку и втянула его запах, обнимая ее обеими руками, потираясь щекой. На ней лежала его щека…и она носит аромат его кожи.

Наверное, я слишком увлеклась своими грезами и мечтами, потому что, посмотрев на часы, ужаснулась. На мытье окон оставалось меньше получаса. Теперь я лихорадочно мыла стекла, терла губкой и бумажными полотенцами. Нужно успеть за двадцать минут. До первого звука сабара. Потому что после третьего уже будет слишком поздно.