– Ка-к-кое «не хочу», старина?! – возмущенно прервал его Санек. – Да это же святое дело! Когда еще такого омулька попробуешь? Ты только понюхай, братка! Это же сказка, а не рыбец! – сунул Андрею под нос раскрытый сверток с копченой рыбой.

Запах от нее действительно исходил просто обалденный, но Мостовой, еще не совсем пришедший в себя со сна, раздраженно проворчал: – А, что? Нельзя было с этим до утра подождать?

– Ну, ты даешь, браток, – до утра!.. И это речь не мальчика, но мужа? Да это ж свежачок – в натуре! Понимать же надо… Самый смак! С пылу с жару. Давай-ка, не бузи. Вгрызайся, пока не остыла.

– Ладно, – обреченно выдохнул Андрей. – Подожди… Я сейчас… Пойду умоюсь.

Плеснул в лицо ледяной водой. Вытерся насухо жестким вафельным полотенцем и посмотрел на себя в зеркало: «Да уж!.. Видок еще тот… Краше в гроб кладут…» Глядевшая на него опухшая, отекшая от пьянки, словно разобранная на части физиономия недовольно покривилась: зашевелилась и нудно запульсировала тягучая боль в висках. «А зря я все-таки с ним так разоткровенничался, – опять начало терзать Андрея позднее раскаянье. – Никто ведь, дурака, за язык-то не тянул… И как теперь от него отделаться?.. Конечно, зря…»

– А чего же ты так рано? – возвратившись в купе, не удержавшись, съязвил Мостовой. – Никак облом вышел?

– А можно и так сказать, – охотно, без напряга, согласился Саня, за обе щеки уплетая аппетитную копчушку. – В самый неподходящий момент бригадир приперся. И пошел, паршивец, по ушам стучать – почему, мол, в служебном помещении посторонние… Ну, я, естественно, решил не нарываться. Он же потом как пить дать в покое девку не оставит. Да ничего… Нам же еще с тобою тут трое суток с лишком мотыляться. Глядишь – еще и выгорит…

А хорошо пошел свежайший омулек под свежее пивко! И оглянуться не успели, как осталась на столе только кучка до чистоты обглоданных костей. Мостовой уже собрался было опять завалиться на боковую, но Славкин придержал друга: – Подожди, Андрюш… Разговор есть… – и лицо его стало предельно серьезным и сосредоточенным.

– Да утром поговорим, – отмахнулся Мостовой. – Еще успеется…

– Нет, Андрюш, – уперся Славкин. – Прямо сейчас… Ну, я тебя прошу. Лады?

– Хорошо… И о чем речь пойдет?

– Расскажи-ка мне еще раз, да только теперь уже подробно и без купюр, обо всех своих поганых злоключениях. Чую я, братишка, что далеко не всем ты со мною щедро поделился. Очень многое опустил по какой-то причине… А так негоже. Я ведь для тебя не посторонний…

– Сань…

– Нет, Андрей, и не надейся даже! Теперь уж я тебя одного ни за что не оставлю… И даже не проси… Одному тебе все равно такое дело не поднять. Да эта шобла тертая тебя на раз сожрет. Как ни мудри, а один ведь, парень, в поле не вояка…

– Санек, да что…

– Да подожди ты… Не крути, – настойчиво продолжил Славкин. – Послушай лучше, что скажу… Я же теперь, как и ты, один. Ничто меня больше по рукам не вяжет. А потому имею полное право сам собой распоряжаться… И все. И точка… На этом тему сняли… Теперь давай-ка к делу…

Проговорили до рассвета. Под утро, опустив стекло, прямо в купе дымили – уже недосуг стало поминутно в тамбур бегать. Мостовой, теперь уже почти не таясь, выкладывал перед другом подробности своей таежной эпопеи. Славкин изредка прерывал его, заставлял по нескольку раз описывать один и тот же эпизод. Потом какое-то время молча хмурился, тщательно переваривая полученную информацию. И снова понуждал Андрея рассказывать дальше. И снова терпеливо и внимательно, внешне без всяких эмоций, слушал его откровения.