Жозефина облокотилась на спинку стула, чуть разворачиваясь при этом и касаясь предплечьем тут же поджавшегося живота Рона. Даже сквозь костюм Жозефина чувствовала исходивший от него жар. В глаза прорывались лишь самые длинные языки пламени, разгоравшегося сейчас где-то под рёбрами, и Жозефина невольно подумала, что хотела бы ещё погреться у этого костра. Ведь он зажёгся для неё — только для неё.

Жозефина улыбнулась и встала, стараясь не пропустить в глаза и тени грусти.

— Я не буду мешать, — сказала она, стараясь сохранять спокойствие и чувствуя, что ещё секунду, и её маска треснет, расползётся кусками, открывая вновь открывшийся шрам в сердце, — мисс Уолтерс, подумайте, это ни к чему вас не обязывает. — она вытянула из кармана визитку и положила её на стол перед девушкой, а затем повернулась к Рону. — А у вас мой номер есть, мистер Батлер. Если захотите — я расскажу вам, в чём суть наших с Линдой дел. — Она улыбнулась сразу обоим и добавила: — Прошу меня простить, начинается торжественная часть.

Это было правдой. Первая часть выступления закончилась, и на сцене уже появился редактор журнала, которого Жозефине предстояло представлять.

Она тоже поднялась по небольшой лесенке и замерла, ожидая, когда ей дадут слово, стараясь не замечать обжигающий взгляд, направленный на неё из зала. Этого одного взгляда она боялась куда больше, чем всех своих зрителей, потому что была уверена — только у него есть право судить.

4. ГЛАВА 4. Симпозиум

«Мой номер у вас есть»…

Рон зло посмотрел на визитку, скрывшуюся в кармане у Линды. Если бы это было так… Или если бы по этому номеру кто-то отвечал…

Настроение, и без того не слишком радужное, стремительно падало. Рон не хотел быть тут. Вечеринка была вне сферы его интересов — здесь собралась в основном богема, представители прессы и телезвёзды. Его эти люди не интересовали, а тех из гостей, кто мог быть полезен, он знал и так.

— Рон… — позвала Линда обеспокоенно, но Рон только дёрнул плечом. Линда затащила его сюда, и обсуждать с ней что-то сейчас абсолютно не хотелось.

Рон опустился на стул, сложил руки на груди и сосредоточился на сцене. В то время, как сам он заметно постарел и обзавёлся парой седых прядей, чёртова Арманд за прошедшие два года только расцвела. Нет, расцвела, пожалуй, было не совсем то слово. Теперь уже даже Батлер не смог бы назвать её «девочкой» — что-то властное и холодное застряло в серых глазах. Прежняя ломкость движений больше не вызывала мыслей о хрупкости, скорее Жозефина походила на молодую хищницу, крадущуюся к цели. Это расстраивало. Рону было жаль расставаться с тем образом, который сложился у него в голове, но он не мог не признать, что стеклянная скорлупа дала трещину давным-давно, являя на свет что-то новое и незнакомое. И как тогда Рону было почти всё равно, потому что он давно уже привык выглядывать эту смутную тень под хрупким доспехом, так и сейчас он смотрел куда-то на дно дымчатых глаз, где, несмотря на напускную холодность, таился пожар, когда они смотрели в глаза друг другу.

Рон так и не понял, что произошло два года назад. Он много думал — в основном тогда, когда стало ясно, что Жозефина ушла окончательно. Иногда ему казалось, что он был слишком жесток. Иногда — что Жозефина сама стремилась пробудить в душе Рона всё самое тёмное и неуправляемое. Никто не мог вызвать в нём такой ярости. Даже сейчас, когда Арманд пыталась перекупить внимание его подружки, Рон не чувствовал и толики такой ревности по отношению к Линде. Линда был приходящим. С ней было хорошо, но Рон абсолютно не боялся её потерять. А вот тот факт, что Арманд ведёт себя столь спокойно и свободно, будил злость, которую с трудом удавалось удерживать в рамках.