— Тебе не нравится, — Рон попытался изобразить обиду, но у него ничего не вышло — улыбка так и лезла на лицо при виде нависшего над ним родного существа. Ни в кого он не проникал настолько глубоко — душой, сердцем, мыслями. Теперь уже все попытки сравнивать Жозефину с холодным и недоступным образом Дезире казались нелепыми. Жозефина была его плоть от плоти. Она была единственной настоящей среди выдуманных статусов и приоритетов. И как всегда будто бы откликаясь на его мысли, Жозефина медленно произнесла.

— Мне страшно, — взгляд её теперь был задумчивым и немного грустным, — для меня ничего больше не имеет значения, кроме тебя. И я не уверена, что так должно быть. Ведь если… Если я потеряю тебя…

Рон одним движением уронил её на кровать рядом с собой, перехватил руки, упиравшиеся ему в грудь, и, поцеловав запястья, завёл их за голову Жозефине, пришпиливая её к постели будто бабочку.

— Никогда, слышишь?

Что-то снова поменялось в этих загадочных глазах. Какими-то остатками здравого смысла Рон ощущал, что там должен быть страх, — но вместо этого на дне их просыпался знакомый уже пугающий голод. Жозефина развела бёдра, заставляя Рона уместиться между ними, и прогнулась, стараясь прижаться к нему как можно плотней.

— Я тебя никогда не отпущу, — сказал он тише, загоняя глубоко внутрь собственную клокочущую жажду, а затем, резко отпустив Жозефину, сел. — Надо вставать.

***

К удивлению Батлера Жозефина в самом деле легко восприняла «усиление режима». Она не протестовала, не показывала, что соскучилась по старым знакомым, и только один раз спросила, как теперь быть с занятиями по стрельбе и рукопашному бою. Вопрос показался Рону как нельзя более своевременным — он отлично помнил, насколько пригодились эти навыки во время покушения и не считал правильным отменять тренировки. Однако позволять укрепляться новым неуставным отношениям с охраной он тоже не хотел и, посоветовавшись с бывшими сослуживцами, отыскал Жозефине надёжного инструктора.

Сам парень был молодым — ему едва минуло двадцать семь — и приходился братом одному из охранников. Возраст вызывал у Рона определённые сомнения, но все, кто знали Жерома Лефевра, утверждали, что человек он надёжный и к легкомысленным поступкам не склонный. Рон склонялся к тому, чтобы поверить рекомендациям, но перед тем как утвердить Жерома на должность, всё же решил побеседовать с ним лично.

С мрачным удовлетворением он обнаружил на лице Лефевра рваный шрам, пересекающий скулу, который, по его мнению, лишал этого сравнительно молодого парня всякой привлекательности.

— Откуда? — спросил он, без особого стеснения указывая на эту метку, но Жером лишь повёл плечами. Он был молчалив и необщителен — ещё одно качество, говорившее в его пользу. Лефевр его полностью устроил, и Рон сообщил Жозефине о том, что занятия будут продолжаться. Новость эту Жозефина восприняла так же спокойно, как и всё остальное. Несмотря на явную угрозу жизни, Жозефина явно пребывала в какой-то собственной эйфории и на все вопросы отвечала только: «весна».

Весна же тем временем подходила к концу, и Рон уже начинал задумываться о небольшом отпуске — летняя жара в мегаполисах всегда была для него невыносима. С этим же небольшим путешествием он хотел совместить и задуманную перепланировку второй квартиры — пока что там был лишь оборудован проход в их собственную и обустроено временное помещение для охраны.

Развод входил в стадию вялотекущей — и потому малобеспокоящей проблемы. Рон почти полностью поручил это дело юристам, которые никак не могли пробить упрямство проявлявшей беспрецедентную жадность Дезире. Она упорно требовала половину акций «Батлер корп», что выглядело смешным со всех точек зрения — Дезире не вложила в компанию ни одного кредита, никогда не работала там и не собиралась заниматься бизнесом. Рон в свою очередь предлагал вполне гуманные, по его мнению, условия — пожизненное содержание и три особняка, купленные за время совместной жизни.