. Расположенный в нем, далеко от кипящих деловой жизнью прибрежных городов, окруженный живописными лугами и зелеными лесами загородный дворец (принадлежавший когда-то, если верить Дмитрию Сергеевичу Мережковскому, каппадокийским царям), был превосходным, прямо-таки идеальным местом ссылки для царевичей, которых тем, кто их сослал, представлялось необходимым держать вдали от источников мятежных помыслов и настроений. В другом месте первой части своей трилогии «Христос и Антихрист» – «Смерть богов», посвященной Юлиану Отступнику —, Мережковский называет Макелл (который он именует «Мацеллум») не дворцом, а замком. По нашим представлениям, замок – это характерное, прежде всего, для пришедшего на смену эпохе Античности Средневековья здание (или комплекс зданий), выполняющее и сочетающее в себе как жилые, так и оборонительно-фортификационные функции, в котором соединены в единое целое стены, мосты, жилые помещения, башни, рвы и иные постройки, и являющееся, в отличие от крепости (по сути – участка земли, обнесенного стеной с башнями), не общественным защитным сооружением, а укрепленной резиденцией частного лица – феодала. Однако, судя по сохранившимся мозаичным изображениям позднеантичных загородных резиденций римских магнатов-вельмож, многие из них вполне заслуживали названия «замок».

Всадник-вандал на фоне укрепленной римской сельской виллы позднеимперского периода

Об этом свидетельствует, например, хранящаяся ныне в Британском музее известная позднеантичная мозаика с изображением представителя германского племени вандалов, совершающего конную прогулку на фоне экспроприированной им (по праву победителя) у прежнего владельца – римского магната – сельской виллы, прямо-таки бросающейся в глаза своими мощными фортификационными сооружениями. Окружая свои загородные резиденции стенами и башнями, римские магнаты позднеимперской эпохи руководствовались теми же соображениями, что и император, «господин и бог» Аврелиан – окружая стенами и башнями «царственный град» Рим на Тибре.

Август Константин II

Впрочем, за стенами и башнями этих сильно укрепленных загородных резиденций имелось все, что услаждало жизнь проводивших там знойные летние дни «сильных мира сего» – окруженные колоннами дворы, фонтаны и мраморные водоемы; врытые в землю галереи для приема гостей; роскошные бани с бассейнами, парильнями, мраморными ложами. С башен можно было любоваться живописными пейзажами – полями пшеницы, ячменя и проса (рожь римлянам не была известна, а овес они считали дикой травой): рощами (некоторые из которых, огороженные частоколом, служили загоном для оленей, косуль, кабанов и иных диких животных); виноградниками; пастбищами для домашнего скота; огородами (где росли репа, капуста, горох, чечевица, бобы); садами (в которых выращивали фрукты и маслины). Близ жилых построек располагались многочисленные давильни для винограда, а рядом с ними – обширные винные погреба, амбары для хранения зерна и маслобойни, где выжимали оливковое масло из маслин. Прямо как на загородной вилле, подаренной в свое время нашему царевичу-сиротке его доброй бабушкой.

Август Констант I, покровитель кафоликов-«никейцев» (православных христиан)

Вот куда шестнадцатилетний Юлиан и был – совершенно неожиданно для себя! – перевезен из – пусть не столичного, но все-таки города! – Никомидии.

Епископ Евсевий Никомидийский переселился в лучший мир не то в 341, не то в 342 году, в самый разгар борьбы августа римского Востока Констанция II с изрядно досаждавшим ему родным братом – августом Константом I, ставшим к описываемому времени (после выбытия из военно-политической Большой игры третьего августа – Константина II, разбитого и убитого в битве с войсками Константа I) единоличным властителем всего римского Запада (мы с уважаемым читателем не должны забывать, что используемые нами выражения «Восточная Римская империя» и «Западная Римская империя» в действительности не употреблялись правителями этих держав «потомков Ромула» и их верноподданными; формально Римская «мировая» империя продолжала, вопреки очевидности, считаться единой и «всемирной», вплоть до самого захвата ее «сухого остатка», или, если угодно – «огрызка», либо «ошметка» – Константинополя на Босфоре – в 1453 году турками-османами, переименовавшими «град Константина» в Истанбул-Стамбул).