Беркут все три раза провожал нас домой. А Карина быстренько сообразила, что Рома не может ей отказать, и напрашивалась погулять во дворе. Покататься на горке и каруселях.

Он так смотрел на неё каждый раз... Восхищенно. Радостно. Я даже описать не могу. Глаза его излучали мягкое сияние. На меня он даже не глядел.

У меня сердце чуть не остановилось, когда Рома обвинил меня в страшном предательстве. И, судя по всему, в моем обществе ему находиться тошно. Мне бы, зная все это, заставить себя не думать о нем, не вспоминать «нас»: одно на двоих дыхание, откровенные ласки, как вместе тонули в заливах нежности и с упоением выныривали обратно.

«Я разберусь».

Ни разу я не подняла эту тему. Ни за что не спрошу его снова. Никогда. Потому что его обвинения разбередили старые раны, заставив вновь чувствовать себя уязвимой и беззащитной перед ним.

— Мам, ты чего? Мы свой подъезд прошли!

Перевожу непонимающий взгляд на дочь и на автомате крепче сжимаю ее ладонь. В мгновение стало душно. И жарко. Будто снова кто-то наблюдает за нами, посылая электрические разряды по спине. А я растерянно оборачиваюсь и замедляю шаг.

Да, действительно прошли.

— Ты что, меня не слышишь?

— Я немного задумалась.

— Ты заболела, мам?

— Конечно, нет. У меня все хорошо. Просто устала.

Кто бы знал, что слова Карины окажутся пророческими.

Уже часам к восьми вечера меня начало знобить. И засаднило горло. Ненавижу болеть. Отвратительно и всегда не вовремя.

Когда я, накормив дочь и отправив ее чистить зубы, полукругом отрезала лимон и опустила его в кружку с горячим чаем, зазвонил мой телефон.

— Да, Ром.

— Вы дома?

Это вместо приветствия? Шикарно.

— Дома. Готовимся ко сну.

— Можно заехать на десять минут?

Мне до сих пор тяжело привыкнуть к тому, что он постоянно участвует, звонит и спрашивает, как дела, не нужно ли чего, интересуется нашими планами. И даже уточняет, как прошёл день. Причём у нас обеих.

— Нет, мы уже ложимся.

— Так рано? Я не буду напрягать. Реально минут на десять.

Чувствую себя хуже некуда. И хочется поскорее закончить разговор. Веки словно налиты свинцовой тяжестью. И голова чугунная.

— Давай в другой раз.

— Не хочешь меня видеть?

— Я просто устала. С ног валюсь.

— Ян, — подозрительный тон, — а что у тебя с голосом?

— Нормально все у меня с голосом. Не переживай. Всего лишь нужно выспаться. Ты извини, мне идти надо.

— Ладно. Я что хотел сказать. Завтра освобожусь пораньше. Можно я Карину сам с танцев заберу? А потом зацепим тебя и погуляем все вместе.

Несмотря на своё ошеломление и состояние нестояния, я улыбнулась в трубку и мягко возразила:

— Нет.

— Почему?

— У тебя нет детского кресла. А это небезопасно.

— А я прямо сейчас заеду в магазин. Это ж не проблема.

— Я подумаю, — мне будет комфортнее самой съездить за дочерью. Как-то непривычно полагаться на кого-то. А на Рому тем более. Но спорить не готова. Не тот момент. — Завтра решим.

Но «завтра» меня разочаровало ещё больше.

Утром было тяжело разлепить веки, голова ужасно болела. Температура. Давление на виски. Как же я ненавижу болеть! Кажется, я совсем расклеилась. Да и голос простуженный.

Пришлось предупредить помощницу, что сегодня меня не будет. Карину отвела в сад, а сама вернулась домой и уснула сразу же, как только голова коснулась подушки. Все утро проплыло, будто в тумане.

Разбудил меня неожиданный вызов от Антона. Благополучно его проигнорировав и постаравшись выбросить из памяти нашу недавнюю встречу, где я честно призналась, что не смогу ответить ему взаимностью и попросила принять это как данность, я снова закрыла глаза. Минут через десять вызов повторился.