Финансово-экономический кризис 2008–2010 гг. подстегнул процессы перераспределения влияния и способствовал росту потенциала ряда незападных центров силы (Китай, Индия, Бразилия, Россия), у каждого из которых свои сильные стороны и растущее региональное и глобальное влияние. Но главное – кризис наглядно продемонстрировал неспособность узкого круга западных стран, ответственных за глобальное регулирование на протяжении последних десятилетий (а в более широком смысле – и всего XX века), осуществлять эффективное глобальное управление, справляться с вызовами эпохи. Возникла острая потребность в расширении круга стран, участвующих в принятии ключевых решений. Это стало побудительным мотивом для возникновения новых институтов глобального регулирования (Группа 20). Однако законодателями норм и принципов мирорегулирования по инерции продолжают оставаться страны Запада.

Отсюда очевидное противоречие сегодняшней переходной ситуации в мировой политике. «Однополярный момент» уходит в прошлое, а нормы, сгенерированные в его недрах и способные обеспечить стабильность, но крайне дестабилизирующие ситуацию в полицентричном мире (типа принципов «ограниченного суверенитета», «избирательной легитимности», практики интервенционизма и т. д.) остаются в силе и продолжают активно продвигаться группой стран Запада.

Иными словами, когда в рамках однополярной системы международных отношений страны Запада постулировали необходимость ограничения традиционного вестфальского суверенитета, было понятно, что именно они собираются этим ограничением суверенитета других участников международных отношений воспользоваться, проецировать на них собственное влияние, легитимировать (или, наоборот, делегитимировать) те или иные политические практики. Государства, пытающиеся вести себя несистемно все время находились под угрозой санкций или даже военной интервенции – и это обстоятельство дисциплинировало всех участников мировой политики (как государственных, так и негосударственных акторов) и создавало ощущение контролируемости конфликтных ситуаций, равно как и понятные «правила игры». Имплицитно подразумевалось, что ограничения (в т. ч. суверенитета) в любом случае не будут распространяться на лидеров униполярной системы. Объектом делегитимизации собственного суверенного статуса и потенциальной жертвой интервенции все время были ауисайдеры и маргиналы, а субъектом – США и страны Запада. Возможность конфликтов между крупными государствами рассматривались при этом как абсолютно нереалистичная опция.

Растущее количество «несостоявшихся государств» в 1990-х годах, нарушение прав человека, феномен беженцев и главное как тогда казалось всерьез и надолго формирующаяся однополярная структура миропорядка создали предпосылки для зарождения идеи о том, что в канву международного право должно быть вплетено право на вмешательство во внутренние дела. В гуманистической интерпретации, озвученной западными авторами и политиками – это было нужно для разрешения серьезных гуманитарных кризисов. Мировое сообщество должно было стать солидаристским, т. е. готовым применять силу для защиты прав отдельных индивидов. Нельзя сказать, что западные политики и тем более западные исследователи намеренно игнорировали трудности, возникающие на пути продвижения принципов «избирательной легитимности», «гуманитарной интервенции» и тем более концепции смены режимов. Но они в нормативном и даже императивном ключе настаивали на том, что в фокусе внимания мировой политики