Михаил внимательно слушал Сергея, стараясь запомнить каждое его слово, будто тот невольно диктовал ему пошаговую инструкцию по выживанию в этой абсурдной советской реальности. За привычным ворчанием и комичными жалобами он пытался уловить детали, которые могли дать хоть малейшую подсказку к пониманию текущей ситуации. И хотя общий тон разговора оставался неизменно шутливым, Михаил неожиданно для самого себя серьёзно задумался, словно его разум, ставший вдруг в разы острее, нащупал важную ниточку среди привычной повседневной болтовни.

Сергей тем временем продолжал разглагольствовать, подкрепляя каждое своё замечание выразительными жестами, будто репетировал роль трагикомического персонажа для театральной постановки студенческой самодеятельности:

– Ты только подумай, Миш, мы тут живём, словно в героической драме. Комендантша – злодей, сантехник Боря – её верный слуга, а мы – жертвы, обречённые на вечную борьбу за человеческие условия. Вот тебе и реализм с элементами абсурда. Одна радость – Высоцкий в магнитофоне да плёнка в кинотеатре, если, конечно, я её опять не порву.

Михаил, внутренне продолжая напряжённо размышлять, рассмеялся чуть тише обычного, что Сергей заметил и удивлённо нахмурился:

– Слушай, Миш, ты сегодня какой-то странный. Вроде каникулы недавно закончились, а ты уже такой серьёзный, словно тебя за лето на завод отправляли в наказание. Что случилось-то? Или опять с кем-то поссорился в своём фотокружке из-за неправильного использования штатива?

Михаил быстро вернулся в реальность и поспешил ответить с максимально естественной улыбкой, слегка пожимая плечами:

– Да нет, Серёг, всё нормально. Просто задумался немного. Каникулы прошли, а мы опять в том же месте, и снова всё по кругу – лекции, очередь в душ и борьба за кипятильники. Невольно задумаешься, что-то менять надо, наверное.

Сергей оценивающе посмотрел на Михаила, словно впервые за всё время знакомства увидел в нём не просто соседа по комнате и товарища по бедам студенческого общежития, а человека, способного на что-то большее, чем жалобы на серость окружающего мира. Затем, словно отбросив внезапно возникшие подозрения, Сергей вернулся к привычному ироничному тону и снисходительно махнул рукой:

– Ну, меняй, если сможешь, герой. Только учти, что изменить тут можно разве что направление кипятильника в кружке или сорт чая в буфете. Остальное советская реальность сама за тебя решает.

Михаил снова улыбнулся, уже более расслабленно, и, ощутив, что разговор начал заходить в безопасное русло, неожиданно для себя почувствовал прилив уверенности. Он внимательно посмотрел на Сергея и осторожно, словно случайно, произнёс:

– Кстати, Серёг, а как у тебя вообще сейчас в кинотеатре дела? Плёнки, оборудование – это всё же техника, а она у нас, как ты говоришь, вечно ломается и рвётся.

Сергей вздохнул и развёл руками с видом измученного человека, на которого свалили непосильную ношу ответственности:

– Да как всегда. Плёнки старые, техника ещё старше, а начальство вообще считает, что я должен чинить проектор исключительно при помощи социалистической сознательности. Ты бы видел, как я вчера этот аппарат ремонтировал – отвертка и моток изоленты были моими единственными помощниками. И то, изоленту я стащил у сторожа, пока тот на минуту вышел покурить.

Михаил снова улыбнулся, а в голове его уже вовсю формировались мысли, в которых Сергей переставал быть просто смешным и ворчливым соседом, а приобретал новое значение – человека с необходимыми навыками и связями, которые в ближайшем будущем могли стать чрезвычайно полезными. Технические знания, доступ к оборудованию, умение находить нестандартные решения – всё это делало Сергея весьма ценным союзником в тех новых планах, которые только-только начинали формироваться у Михаила в голове.