И кошка исчезла.

Кажется, Кошкам, как и людям, нельзя верить…

В тот миг, когда воздуха в легких не осталось, ноги Воробья коснулись камня – у болота все ж имелось дно. И дно это вдруг раскрылось, чтобы тут же сомкнуться над головой.

– Аммм… – сказало оно и срыгнуло воду в болото. – Уммм…

– Теперь можешь дышать, – промурлыкала темнота. – Но аккуратно. В Ниффльхейме все нужно делать крайне аккуратно. В том числе дышать и думать.

Воздух был горячим, а место, в котором очутился Воробей, – странным. Он сидел внутри огромного шара, в стенках которого были просверлено множество крохотных дырочек. И через них с легким свистом проникал воздух.

На дне шара скопилась влага, но и она бурлила, выпуская воздушные пузырьки.

– Кошка, ты где? – спросил Воробей тихо-тихо, и перед самым его носом возникли два светящихся пятна. Одно ярко-желтое, как колечко матушки Валы, другое – синее.

– Могла бы и предупредить.

– Зачем? – желтый глаз мигнул. А следом мигнул и синий.

– Я едва не погиб! – кричать шепотом было неудобно.

– Если бы ты погиб от такой малости, как туман, с тобой определенно не стоило бы иметь дела. И уж конечно, ты не дошел бы до Хельхейма. А про трон я и не упоминаю даже. Совсем даже не упоминаю.

Воробью очень захотелось дернуть кошку за хвост. Или за усы. Или сделать еще что-нибудь, чтобы отомстить за пережитый страх. Ну и за грязные штаны, которые покрылись белой слизью болота.

Однако он ничего такого не сделал, а лишь спросил:

– Что это за место?

– Троллья голова.

– И она пустая?

Снот вновь забралась на плечо и, обняв лапами, мурлыкнула:

– Запомни, Джек. Полные головы встречаются гораздо, гораздо реже, чем пустые. Это невыгодно – иметь полную голову.

– Почему?

– Потому что полную голову носить тяжелей. И в мяч ею не больно-то поиграешь. А каменные тролли любят играть в мяч.

Воробей хотел спросить, кто такие тролли и как они будут играть в мяч головой, если в этой голове сидит сам Воробей и еще Снот, но тут камень затрясся, захрустел, как орех, на который сапогом наступили.

– Держись! – велела Снот.

– За что? Здесь же пусто!

Воробей прижался к стене и прилип, радуясь, что на одежде и волосах все еще есть болотная слизь. Она, конечно, не клей, но хоть что-то. А троллью голову подбросило вверх.

– Ррру! – закричал кто-то снаружи, и судя по голосу, был он огромен.

– Ррра! – отозвались на крик.

– Твою ж мать… – Воробья швырнуло на пол. Плечо пронзило болью, и колени тоже. А шар вновь подбросило, и новый удар был сильнее старого. – Твою ж мать!

– Рррых!

Мощнейший удар сотряс голову.

– Они должны были выбрать другую! – взвизгнула Снот, когтями впиваясь в стену. – Должны были…

А Воробей подумал, что, когда все закончится, он даст кошке хорошего пинка. Если выживет, конечно.

Юленька устала быстро, Алекс же все шел и шел. Шел и шел. И на нее не оглядывался, как будто бы ему все равно: идет Юленька или нет. Хоть бы слово сказал! Одно-единственное словечко! Чтобы не так тихо… не так жутко…

Серость сгущалась. Камень становился мягче, пока не превратился в болото. Желтовато-бурое, комковатое, оно напоминало кисель, два дня простоявший на солнцепеке. Желатиновая жижа мягкими губами обхватывала ноги, а выпускала нехотя, со всхлипом. И нити-сопли тянулись следом.

Мерзость какая!

Сделав десяток шагов, Юленька решительно сказала:

– Я дальше не пойду!

И села на круглый гладкий валун.

Мама постоянно повторяла, что свою позицию следует обозначать четко.

Алекс остановился, но поворачиваться к Юленьке не стал. Он разглядывал болото и думал о чем-то, хотя мама была уверена, что думать Алекс не умеет, потому как ему незачем, у него родители богатые. А у Юленьки, значит, не такие богатые и получается, что ей-то думать надо.