Слишком уж явно погибали бойцы, сражающиеся и за зеленых, и за красных. А их уцелевшие соратники продолжали рубиться с жестоким упорством, молча. Не оглашая окрестности ни боевым кличем, ни проклятиями.

Похоже, цена поставленного ребром вопроса, совсем не шутейная. И если я хоть немного понимаю в человеках, то разговор идет, либо о прекрасной даме, либо — о наследстве. Потому как политик, особо не заморачиваясь, перестрелял бы всех оппонентов из засады. Впрочем, сходу и этот вариант сбрасывать со счетов нельзя. Вполне вероятно, что какой-нибудь эстетствующий прототип тутошнего депутата, решил стравить своих врагов в поединке. Одним точно меньше станет. А вот победителя уже можно и пристрелить…

Интересная мысль. Не так глупо, не так глупо. А не прогуляться ли мне вокруг, и не посмотреть: нет ли у этого сражения еще каких-нибудь зрителей, кроме меня? Более заинтересованных в конечном результате.

Зачем? Да просто потому, что делать выводы лучше имея все данные на руках, и пару тузов в рукаве.

* * *

Стараясь не поднимать лишнего шума, прошел вдоль дороги еще метров пятьдесят и только там пересек открытое пространство. Хотя, сами дуэлянты в пылу сражения, скорее всего, не обратили бы на меня внимания, даже если бы я вздумал протиснуться сквозь их ряды. Ведь на мне нет ни красного, ни зеленого… Только я и прятался совсем не от них, а от гипотетического «засадного полка», которого, кстати, равновероятно могло и не быть.

Заложив небольшую дугу и передвигаясь так осторожно, как только мог, минут через десять вернулся к месту поединка, но уже с противоположной стороны большака. Доносившийся оттуда лязг металла стал немного тише и раздавался не так часто, но окончательно не затих, а значит, еще не все доказательства изложены, и диспут продолжается.

Зачем мне это надо, я пока не задумывался. С кем не бывает, сначала сделаешь, а потом удивляешься: какого рожна туда полез, кто меня просил? А с другого боку — что, должен было мимо пройти? Типа, моя хата с краю и я ничего не знаю? Фиг вам! Жаль, не помню кто, но очень верно сказал: «Нет в мире ничего страшнее равнодушия!».

Да, уговорили, — и мир чужой, и я в нем оказался совершенно случайно и даже вопреки желанию, но ведь человеком от этого быть не перестал. И если подлость претила у себя дома, то почему, она же, должна начать нравиться мне здесь? Или мне вместе с вещами и нравственные установки, в просторечье именуемые душой и совестью, сменить умудрились?

Все эти мысли роились где-то на периферии сознания, как нудная лекция. Вроде и слушаешь косноязычного и полусонного преподавателя, даже конспектируешь что-то, но от главной мысли, о пиве и футболе, не отвлекаешься.

Оп-па! А ведь я не ошибся! Не подвело чутье! Вот они «благодарные» зрители, готовые воздать должное и засыпать аплодисментами из ливня стрел «последнего героя».

Примерно полторы дюжины воинов в «камуфляже» осиной расцветки притаились в кустах и на деревьях шагах в двадцати от дороги. А их вождь и вдохновитель, в черно-желтом плаще, наброшенном поверх полного доспеха, привольно расположился на пенечке позади своих воинов и, вроде, даже дремал от безделья и скуки.

Именно это обстоятельство и взбесило меня больше всего. В принципе ненавижу подлецов и мерзавцев! А мерзавцев хладнокровных и подавно! Свести в смертельном поединке два десятка людей и безмятежно спать, выжидая момента, когда можно будет пристрелить уцелевших и добить раненых — это чересчур даже для дерьмократа.

Ну, погоди же!.. Кем бы ты себя не мнил или не был, — такую победу я тебе отпраздновать не дам.