Я села на высокий стул, который мне выставили на это сооружение, гордо именуемое сценой, взяла в руки гитару и запела…
(стихи Высоцкого)
На последних аккордах зал дружно зааплодировал и заулюлюкал. А я почувствовала, что вымоталась: три стойкие иллюзии и спеть длиннющую балладу – это вам не хухры-мухры. Поэтому, поблагодарив за внимание, я спустилась со сцены и направилась к столу, за которым сидели мои «попутчики». Они, кстати говоря, к принесенной еде не притронулись, пока я не спустилась и не села с ними. После чего мы хорошенько покушали жареного с какими-то травками мясо.
– У тебя красивый голос, – жуя, сообщил мне Никирол, – видимо, от мамы. Именно так она в свое время привлекла внимание отца.
– Сколько Эдрану? – поинтересовалась я.
– Ему восемь. Через три месяца девять… А кому-то скоро 24… Буквально через неделю, – заулыбался братец.
– Кому же? – запивая мясо медовухой и наблюдая за окружающими людьми, я не особо придавала значение нашему диалогу.
– Вообще-то тебе! – резко вмешался Калеб. – На кого ты там так пристально смотришь?
– Да ладно, у меня что, действительно день рождения?!
– Во всех сводках всегда писалось на день позже, но это лишь для того, чтоб дать возможность отметить праздник в начале с семьей, а потом с народом. Три раза, пока ты была здесь, народ устраивал такие гуляния, что стражи порядка не справлялись… Тебя почему-то все любили, хотя ты была мелкая и даже разговаривала с трудом. В народе считалось, что ты приносишь удачу.
Геллинда опять расчихалась. Потрогав ее лоб, я поняла, что у нее температура, при этом достаточно высокая. Договорилась с хозяином о двух комнатах, бутылке самогонки и кружке горячего молока с медом. Вернувшись со всем этим добром, я заметила, как загорелись глаза у ребят при виде мутноватого пойла.