Вдруг Людовик XIV, более нетерпеливый и привыкший повелевать, бросился к ставням и торопливо открыл их, разрывая портьеры. Поток яркого света влился в комнату и заставил Филиппа отступить в тень. Людовик XIV заметил это движение и, обратившись к матери, сказал:

– Матушка, неужели вы не узнаете вашего сына лишь потому, что никто здесь не узнает своего короля?

Анна Австрийская вздрогнула и подняла руки к небу, не в силах произнести ни единого слова.

– Матушка, – тихо сказал Филипп, – вы не узнаете вашего сына?

На этот раз отступил Людовик.

А королева, пораженная в сердце раскаянием, вдруг зашаталась и со слабым стоном упала в кресло. Никто не помог ей, все стояли, оцепенев.

Людовик не мог дольше выносить это зрелище и это оскорбление. Он бросился к д’Артаньяну, который стоял у двери, прислонившись к косяку.

– Ко мне, мушкетер! – крикнул король. – Посмотрите нам обоим прямо в лицо и скажите: кто из нас бледнее?

Этот крик словно разбудил д’Артаньяна, и он повиновался. Он встряхнул головой и теперь уже без колебаний подошел к Филиппу, положил ему руку на плечо и сказал:

– Сударь, вы арестованы!

Филипп не двинулся с места, к которому словно прирос, а лишь не отрываясь глядел на своего брата-короля. В гордом молчании упрекал он его во всех своих прошедших несчастьях, во всех будущих пытках. Король не выдержал этой молчаливой пытки; он опустил глаза и быстро увлек младшего брата и невестку из комнаты, оставив мать, распростертую, без движения, в трех шагах от сына, которого она дала второй раз приговорить к смерти. Филипп подошел к Анне Австрийской и сказал ей нежным и взволнованным голосом:

– Если б я не был вашим сыном, я проклял бы вас, матушка, за то, что вы сделали меня таким несчастным.

Д’Артаньян почувствовал дрожь во всем теле. Он почтительно поклонился молодому принцу и сказал, не подымая головы:

– Простите меня, монсеньер, но я солдат и давал присягу на верность тому, кто только что вышел из этой комнаты.

– Благодарю вас, господин д’Артаньян. Но что с господином д’Эрбле?

– Он в безопасности, монсеньер, – сказал голос за ними, – и пока я жив и свободен, клянусь, ни один волос не падет с его головы.

– Господин Фуке! – сказал, грустно улыбаясь, принц.

– Простите меня, монсеньер, – сказал Фуке, опускаясь перед ним на колени. – Но тот, кто только что вышел отсюда, был моим гостем.

– Вот настоящие друзья и верные сердца, – прошептал со вздохом Филипп. – Они заставляют меня любить этот мир. Ступайте, господин д’Артаньян, я последую за вами.

В тот момент, когда капитан мушкетеров выходил, появился Кольбер, вручил д’Артаньяну приказ от короля и поспешно удалился.

Д’Артаньян прочел и в бешенстве смял его.

– Что там? – спросил принц.

– Прочтите, монсеньер, – отвечал мушкетер, подавая бумагу.

Филипп прочел следующие строки, наспех написанные рукой Людовика XIV:

«Приказ господину д’Артаньяну отвезти пленника на остров Святой Маргариты. Закрыть ему лицо железной маской, которую пленник не должен снимать под страхом смерти».

– Это справедливо, – сказал Филипп со смирением. – Я готов.

– Арамис был прав, – тихо сказал Фуке мушкетеру, – этот такой же настоящий король, как тот.

– Этот лучше, – отвечал д’Артаньян. – Но ему не хватает меня и вас.

Арамис и Портос, пользуясь временем, подаренным им Фуке, неслись с такой быстротой, что делали немалую честь французской кавалерии. Портос не совсем понимал, ради какого поручения его заставляют развивать такую скорость, но так как он видел, что Арамис с бешенством пришпоривал коня, то и он погонял своего с яростью.