Все-таки после драки они разделили пленных. Витня и Сареня перегнали на другую ладью, Алека с Любеней остались на драккаре Рорика. И мальчик снова сидел на днище, только теперь со связанными руками. По приказу ярла его стерегли особо, смотрели за ним сразу в несколько глаз. Возможности убежать больше не представится. Хотя, если бы он знал об этом тогда, предвидел бы, что его ждет, то, наверное, прыгнул бы за борт хоть связанным. Как однажды прыгнули за борт Витень и Сарень. Настоящие мужчины и воины! Не то что подлый Алека, который способен лишь злобно шипеть…

Побежали оличи ранним утром, когда дружина только-только отошла от берега после очередной ночевки. Почти осеннее утро – сырое, промозглое и зябкое, клочья тумана неслышно ползли по тихой, темной воде, скапливаясь у берегов. Воины на веслах выглядели нахохлившимися, не проснувшимися, гребли молча, не перебрасываясь, против обыкновения, привычными шутками. В тишине особенно громко звучали монотонные всплески весел, и надоедливо, усыпляюще журчала вода под килем.

Неожиданно Любеня услышал крики и шум на соседней ладье. Увидел, что их гребцы тоже побросали весла, возбужденно загомонили, прихлынули к борту, отчего ладья даже накренилась. Некоторые хватали луки, быстро клали стрелы на тетиву, прицеливались.

Любеня сначала решил, что их догоняет дружина родичей. Обрадовался. Ухитрился, несмотря на веревку, проползти под ногами у взрослых, высунулся над бортом.

Сперва ничего особого не заметил – вода, туман, низкое, обложенное тучами небо, темные берега в серой дымке. Только потом разглядел две фигурки, карабкающиеся по откосу. Вслед им летели стрелы, а соседняя ладья была уже у самого берега, воины спрыгивали прямо в воду. На него ругались, отпихивали, но он в запале не обращал внимания. Затаив дыхание следил за бегущими оличами, пока сильный удар по голове не опрокинул на днище, лишив сознания.

Чуть позднее Алека рассказал мальчику, что чернявого Сареня свеи нашли на берегу. Мертвым нашли, стрелы все-таки достали его. А Витень так и пропал. Может, действительно убежал, спасся.

Алека, презрительно фыркая, уверял, что тот тоже где-нибудь валяется, просто воины не сильно искали. Мол, они, его родичи, дураки все-таки, хотя и родичи. Уж если как-то повезло распутаться, то нужно было выждать удобный момент, а не бежать сломя голову на виду у всех. «Какой момент, чего выжидать? Пока свеи не заметят и снова не свяжут?» – думал Любеня, но в знак презрения не отвечал толстогубому.

Молодцы оличи, все равно молодцы!

Что же это такое – прожитая жизнь? – думал потом повзрослевший Любеня, проплывая мыслями по реке прошлого. Что остается человеку от прожитого, когда лета и зимы проходят перед ним чередой, заметая былое шуршащим песком забвения?

Мало остается. Какие-то осколки того, что видел, слышал, переживал. Воспоминания о запахах, о мелькнувшем луче, о неожиданном слове, о повороте головы случайного собеседника… Мелькают в памяти разрозненные картинки, про которые уже и не знаешь – с тобой ли все это было?

А вот чувства – вроде бы и не остаются. Самое трудное – вспомнить чувства! Заново ощутить, как сильно ты когда-то любил и как отчаянно ненавидел…

– Боги, подарив человеку возможность забывать все, хотели тем самым облегчить его жизнь. И облегчили, конечно. Но и сократили ее еще больше, ограничили, как свет от костра ограничивает пространство темной ночью. Не со зла сделали, просто им, бессмертным, трудно понять, что такое конец, как привыкает человек к красивой, переменчивой Яви и как трудно ему с ней расставаться… – говорила когда-то мать Сельга.