Четвертый супостат, а судя по осанке и одежде, это был именно Колкий, мало того что как-то смог опомниться после взрывов, так еще и сумел пальнуть в разбиравшегося с его подельниками оборотня. Причем удачно так пальнул – в смысле для себя, а не Евсея. И судя по тому, что казак до сих пор не разорвал его, наплевав на боль и мгновенно зарастив рану, пуля была серебряной. Уходя от второго выстрела, Евсей нырнул за перевернутый стол, «украшенный» трупом со свернутой шеей.

Все это мой взгляд выхватил за какую-то долю секунды. Ощерившийся, словно волк, но без тени трансформации Колкий уже начал переводить монструозного вида револьвер на меня, но шансов у него все равно не было. Я, конечно, очень сильно уступал Евсею в ближнем бою, но уж стрелял-то если и хуже, то ненамного. Поэтому, как в тире, всадил три пули в грудь шатуна.

«Кобальт» – это, конечно, не «крашер», но и Колкий далеко не медведь. Его не отбросило на стену, но сильно качнуло, и от болевого шока шатун выронил свое оружие.

Просчитав обстановку, Евсей поднялся из-за стола. Остатки трансформации постепенно сходили с него, а левая рука, в плечо которой угодила пуля, уже давно была полностью человеческой.

– Вот злыдень, попал все-таки.

– Помочь? – спросил я, по-прежнему контролируя окружающее пространство и не опуская оружия.

Сейчас казаку важно быстро убрать пулю из раны, иначе ионы серебра разойдутся по телу и о трансформации можно будет забыть на долгое время.

– Сам, – прорычал казак, вытаскивая из кармашка на поясе специальные щипцы.

Оборотни уже давно имеют дело с любителями пулять в них серебром и успели изобрести особый набор инструментов.

Ну, сам так сам, а я проверю противника.

Колкий признаков жизни не подавал, но я все же проверил его пульс.

Готов, как и тот, что со свернутой шеей.

Истекающего кровью у окна я проверить не успел, потому что богато одетый господин прекратил возню на полу и даже сел. Встать на ноги он не пытался, а просто уставился в дуло моего револьвера.

И тут я его узнал.

Ну прямо шекспировские страсти какие-то. Это же купец первой гильдии Машков. В недавнем прошлом один из богатейших людей Топинска.

Как часто это бывает, горе в купеческий род принесло именно богатство, которое развратило его единственного сына до скотского состояния. Однажды, загуляв в кабаке, мажорчик в пьяном угаре проломил бутылкой голову половому, да так, что даже лекарь-ведун не помог. Вот тут в дело и вступил судья Бабич, который славился фанатичной принципиальностью. На уговоры несчастного отца он не поддался, а законопатил парнишку на каторгу.

И все бы ничего – помахал бы парнишка с годик кайлом и, может, даже поумнел. Но вот беда: приглянулся смазливый вьюнош матерому сидельцу, любителю мальчиков. В итоге психически неуравновешенный парень повесился.

– Поздно, ведун, – зашелся каркающим смехом Машков. – Теперь твой хозяин вовек не отмоется и не отмоет свою потаскушку.

Вот зря он смеялся и разглагольствовал столь торжественно. Где-то на краю сознания у меня еще теплилось сочувствие к несчастному отцу, но после его слов тут же рассосалось.

– Не понадобится отмываться, потому что никто ничего не узнает.

Для разговора я подошел к купцу слишком близко, так что теперь пришлось сделать два шага назад.

– Эй, ты что творишь? По зако…

Вопль не вовремя вспомнившего о законе купца оборвал выстрел. Удар в грудь припечатал его к печке. Второй выстрел был контрольным, в голову. Для принятия окончательного решения мне хватило воображения и предчувствия того, что увижу в отдельной комнатенке пятистенка. Может, в родном двадцать первом веке я и не счел бы равноценным размен загубленной репутации девушки на чужую жизнь, но в этом мире другие правила игры.