– Послушай, а ведь у нас с ним поединок был. Выходит, он повержен.

– Ну и дальше? – угрюмо спросил Гунтер.

– Ты, победитель, должен забрать у него оружие и доспех.

У германца глаза на лоб полезли после эдакого заявления.

– Дудки! А потом он кинется в… polizei с жалобой на ограбление? Хочешь его доспех – сам и отбирай. – Гунтер сел в траву, скрестив ноги по-турецки и уперев подбородок в ладони, и мысленно повторил звучное словосочетание, которое чаще всего проскакивало в славной рыцарской ругани.

Сэр Мишель, снова не понявший слова германца («полисая» какая-то…), все же не стал переспрашивать, решительно подошел к сэру Понтию, встал над ним в победной позе и надменным тоном произнес:

– Сэр рыцарь! Ты повержен в честном поединке и должен отдать мне… э… нам свое оружие, доспех и коня.

– А ну брысь отсюда, щенок! – взревел сэр Понтий, сорвал здоровой рукой нож с пояса и хотел было метнуть в сэра Мишеля, но молодой Фармер ударил его носком сапога по запястью, выбив кинжал, и наступил подошвой сапога на руку.

– А знаешь ли ты, сэр Понтий, ломбардский бастард, какая сила ранила тебя в плечо и разогнала точно мух твоих приспешников? Знаешь? – Сэр Мишель надавил сапогом на запястье, и сэр Понтий застонал от боли. – Это молния Господа поразила тебя за то, что ты посмел столь неучтиво обращаться со святым пустынником! И если ты погрешишь против рыцарской чести, тебя ждет куда более тяжкая участь. Сдайся, не теряя достоинства доброго правоверного рыцаря!

Превознемогая боль, сэр Понтий протянул свободную руку, обхватил сэра Мишеля за щиколотку и рванул на себя. Не удержавшись, сэр Мишель свалился на бок, быстро откатился в сторону, чтобы избежать возможного удара кинжалом, однако сэр Понтий и не собирался нападать на Фармера. Вскочив на ноги, он схватил копье, тяжело подбежал к своей лошади, удравшей к лесу при звуке выстрелов, неловко запрыгнул в седло и галопом припустил в лес. Сэр Мишель бросился вслед, выкрикивая оскорбительные эпитеты по адресу стремительно удалявшегося рыцарю, и едва не наступил на отца Колумбана, тихонько лежавшего в траве.

– Отец Колумбан! – изумленно вскрикнул сэр Мишель, и несчастный старик вздрогнул, будто его ужалила змея. – Что с вами, святой отец?

Осторожно приподняв взлохмаченную седую голову, отец Колумбан посмотрел на норманна через плечо и, убедившись, что он не демон, вызванный нечистыми заклинаниями сарацинов, а всего-навсего младший Фармер, слабым голосом проговорил:

– Мальчик мой, ты не знаешь, что за дьявольские силы промчались над миром?

Сэр Мишель помог отцу Колумбану подняться, заботливо очистил его одежду от налипших травинок и цветочных лепестков и, с трудом скрывая гордость, сказал:

– И не дьявольские вовсе это силы были, святой отец, но молнии Господа. Они разогнали нечестивцев и поразили христианина, ступившего на греховный путь. А оружие, изрыгающее молнии сии, принадлежит мне. То есть моему оруженосцу.

– Может ли такое быть? – Отец Колумбан недоверчиво взглянул на баронета.

– Может! – уверенно тряхнул засаленными волосьями сэр Мишель. – Пойдемте, святой отец, я познакомлю вас с Джонни – так зовут моего оруженосца. К тому же он желает исповедаться.

– Прекрасно, дитя мое! – оживился отец Колумбан. – Я с радостью выслушаю его, отпущу грехи и, если он не откажется, расспрошу о чудесном оружии.

Опершись на руку сэра Мишеля, отец Колумбан засеменил к той самой березе, возле которой у него состоялся столь неприятный разговор со странным сэром Понтием.

Подойдя к Гунтеру, сэр Мишель представил отцу Колумбану своего оруженосца, назвав его Джонни. Тот не стал возражать, к тому же все равно надо было привыкать к новому имени. Гунтером он теперь останется только в разговорах с самим собой и в воспоминаниях.