Отец официально удочерил её вскоре после инцидента с человеческой фермой, когда Климу стукнуло семь. Он помнил момент, когда отец привёл Нунцию домой, знакомить. Клим возился на полу с игрушечным, похожим на разноцветного угря маглевом, пытаясь приладить продолговатую вереницу автовагонов к магнитной направляющей. Мать была на кухне. Вслед за отцом, оставаясь за его спиной, в комнату стеснительно вошла девушка, с виду старшеклассница, в жёлтом интернатском комбинезоне. Мама выронила пластиковый половник, и он смешно заскакал по плитке. Направляющая в руках Клима сломалась, и маглев стал хаотично ездить по полу, пока не уткнулся незнакомке в ступню.

Согласно свидетельству о рождении, Нунции исполнилось всего полтора года.

Конечно, было много пересудов. Что только не придумывали про отца с Нунцией. Клим в это не верил, конечно. Он плохо знал отца, потому что пока был маленьким, тот всё время отсутствовал на службе или в командировках. Но Клим никогда не сомневался, что папа любит и его, Клима, и маму, и вообще он человек чести, который не способен не то, что на плохие поступки, но даже на грязные мысли. Когда он увидел его, серого и обескровленного, в бинтах, на койке в госпитале МЧС, он понял, что его папа – герой. Поэтому когда о героическом поступке отца стали трезвонить из всех утюгов, Клим принимал это спокойно, как должное. Казалось, всё наладилось. Воссоединение семьи казалось Климу надёжным и непоколебимым.

Увы, появление Нунции всё разрушило. Мама решила развестись. Её чувства были понятны Климу, он простил её и, естественно, выбрал остаться с ней. Он был не готов принять непостижимое: что его названой сестре, дылде, которой на улице, когда она шла из парка, кто-то сделал предложение, всего два года.

Тем более что она не была вполне ребёнком. Она была взрослой, сформировавшейся личностью. Без посещения занятий она самостоятельно освоила не только всю начальную учебную программу, но и университетские дисциплины. Её разглагольствования по поводу физических явлений сводили его с ума. Она защитила диплом, когда ему было всего одиннадцать. Из чувства протеста он вообще забил на учёбу, и только ближе к выпуску взялся за ум.

Почему отец выбрал именно её? Сам он говорил, что когда посещал интернат, узнал в этой девушке то сморщенное личико, которое в инкубаторе первым открыло глаза и улыбнулось из своей колбы беззубым ртом. Бред, конечно. Как можно узнать в выросшем человеке младенца, они ведь все одинаковы, как клоны… Все братья и сёстры Нунции по инкубатору и верно выглядели сродни клонам. После выпуска из интерната они и отчества, и фамилии себе взяли одинаковые – Алексеевичи и Алексеевны Кононовы. Собирая досье, Клим отмечал, насколько сходными выглядели их черты поначалу; это потом, с годами, они стали приобретать всё большую индивидуальность.

Правда была в том, что отец хотел усыновить и удочерить всех спасённых – а если не всех, то многих. После инцидента на человеческой ферме и событий, которые за этим последовали, он явно переживал личностный кризис. В памяти Клима блуждали смутные воспоминания о том, что отец, Алексей Кононов, не раз делился с женой признанием, что мучим чувством вины, бредил что-то о предназначении детей, которых он не смог спасти. Он не раз обращался к руководству интерната с ходатайством о том, чтобы стать приёмным отцом, или, хотя бы, опекуном для тех обитателей интерната, которых поместили туда после спасения с фермы. Но после того как специфические способности этих детей стали вызывать всё большую обеспокоенность исследователей, неизменно получал отказы. Ему позволили удочерить только Нунцию. Учёным и военным – конечно же, а как без них – она показалась самой безобидной. Клим, которому довелось узнать её ближе, чем другим, чувствовал, что это не так. Нунция была опасна, как и все они. Но больше других он ненавидел её не за то, что она могла бы причинить вред семье или обществу. А за то, каким ничтожным в сравнении с её потенциалом он чувствовал себя, когда был ребёнком. И за то, что из-за неё их семья была разрушена.