– Немая у вас невеста что ли? – не выдержав, спросил отец жениха, – ни слова за весь обед не проронила!

– Скромная, – гордо сказал отец, подошел к Любаше и положил широкую ладонь на ее плечо, – это и хорошо. Слова поперек мужу не скажет, все стерпит. Такой и должна быть жена.

Любаша сглотнула комок подступивший к горлу, встала и, извинившись, выбежала из кухни на улицу в одном платье. Забежав за хлев, она упала на колени, и ее стошнило. Обтерев снегом лицо, Любаша посидела немного, вдыхая холодный воздух, а потом поднялась и медленно побрела к дому.

В голове была пустота – густой туман, в котором не было ни одной мысли. Ей бы уже всерьез задуматься о том, что делать дальше, как выпутаться из клубка, в который спуталась вся ее жизнь, но она все время откладывала это на потом.

И вот, это "потом" наступило – свадьбу назначили на конец апреля.

***

Любаша собралась с духом, закусила губу и постучала Аньке в окно. Под конец зимы вдруг наступил лютый холод – маленькие окна Анькиного дома были сплошь разрисованы причудливыми морозными узорами. Между кудрявыми завитками на стекле Любаша увидела глаза подруги, высматривающей, кто к ней пожаловал. Увидев Любашу, улыбка на лице девушки сменилась разочарованной гримасой.

– Я думала, что это Петька, – сказала Анька, запуская в дом Любашу и облачко морозного пара вместе с ней, – батя нам разрешил вместе на вечорки ходить. Любашка! Ты же не знаешь! У нас с Петькой свадьба будет в летом!

Любаша улыбнулась подруге, она уже позабыла, как весело и хорошо им дружилось, и сейчас воспоминания о прошлой жизни накатили на нее, заставив глаза наполниться слезами.

– Любаш, а ты чего плачешь? – изменившись в лице, спросила Анька.

Любаша покачала головой, вытерла слезы.

– От счастья за тебя. Ну и еще от того, что соскучилась сильно.

Анька обняла Любашу – так крепко, что обеим стало трудно дышать. Так они стояли несколько минут, пока с улицы в дом не зашел отец Аньки и не гаркнул на них:

– Чего тут столпились? Места в избе больше нету что ли?

Анька схватила Любашу за руку и потянула в свою комнату. Там, при свете тусклой лампадки, подруги перешептывались – Аньке много чего хотелось рассказать подруге. А когда пришел черед Любаши рассказывать о себе, она повернулась к Аньке и сказала:

– После того, что я тебе сейчас расскажу, ты, наверное, и знаться со мной не захочешь. Но я больше не могу так, Анька. Не могу в себе держать, тяжко мне. Хочу поделиться своей бедой.

– Бедой? – удивленно выдохнула девушка и придвинулась ближе к Любаше, – Неужели ты из-за свадьбы так печалишься? Мне это… Мама сказывала, что тебя скоро замуж выдают.

Любаша скинула шаль и, уставившись в пол, подняла сарафан. Анька смотрела изумленным взглядом на ее, перетянутый лоскутом ситца, уже сильно выпирающий живот.

– Это… чего это с тобой? Это… как? – казалось, Анька потеряла дар речи от увиденного.

Любаша опустила сарафан – тяжелые складки алой ткани упали вниз. Она подняла с пола свою шаль, прижала ладони к пылающим щекам и заговорила сквозь слезы:

– Я летом братьям ужин поздно относила, через перелесок шла…

– Ну, знаю, там все ходят, – подтвердила Анька, кивая головой.

– Он выскочил из кустов и на меня как накинется! Ну и… все.

Любаша зарыдала, и Анька зарыдала вместе с ней. Услышав шум, в комнату заглянул отец Аньки и махнул рукой, увидев заплаканных подруг:

– Тьфу на вас, девки. То обнимаетесь, счастливые, то ревете. Кто вас разберет, что у вас на уме!

Когда отец ушел, Анька обняла Любашу за плечи.

– Кто это был, ты знаешь?