На лютыя козни победителя явишася,

На крепкого ратника ополчившееся

Твоею силою языки все научивше,

Во единомышление совокупивше.

Стихотворные подписи к «Соборнику» 1647 г.

Май-июнь 865 г. Ладога

Приближался к концу веселый месяц травень, давно сошел лед с Волхова, зеленели берега, дули с юга теплые ветры, принося долгожданное тепло, пахнущее пряными травами. Ольха у ладожской пристани разрослась так, что почти не было видно покачивающихся на ласковых волнах ладей, не очень-то много их пока было, но ждали уже, ждали. Все чаще взбирался на крутой холм за мысом артельный староста Бутурля Окунь – высокий костистый мужик с худощавым лицом и бородою клочьями – высматривал корабли с юга, не идут ли… Не мелькнут ли за соснами паруса? А уж тогда пора… Пора бежать, засунув за пояс – чтоб не слетела – шапку, звать-собирать артельных – идет, идет караван, идут купцы-гости, хватит у очагов спины греть, пора и за работу. Попервости-то, пока не устоялось, можно и цены поднять, особенно если кто из гостей впервой в Ладоге, потом-то не разбежишься, постоянные-то гости цену за погрузку-разгрузку хорошо знали. Ну, платили не скупясь, главное было – перебить конкурентов, застолбить корабль первым. Хоть и меньше заработки, чем на волоке, да ненамного, к тому же многие из артельных мужики справные, с семьями не хотели расставаться, потому и прирабатывали в родном городе, не то – молодые парни. Этим-то все равно, эти и на волоке могут.

Взобравшись на холм, приложил Бутурля руку ко лбу, защищая глаза от солнца, глянул – пуста вода, не считая рыбацких челнов, зря пришел сегодня. Ну, делать нечего, посматривать все одно надо – первому углядеть. Уселся артельщик на пень, снял башмаки-постолы, развесив онучи на малиновых кустах, вытянул босые ноги – хорошо! Ветерок ласково дул с Волхова, солнечные зайчики скользили по синим волнам, покачивались челны. Пара рыбаков – было видно – пытались вытянуть сети, да что-то не ладилось у них – то ли рыба большая попалась, то ли зацепились за что. Долго наблюдал Бутурля Окунь за рыбаками, интересно было – вытянут али нет? Потом глянул на солнце – ух, высоко уже, оглянулся на излучину дальнюю… Кажись, белело что-то. Ну да, точно. Паруса! Бутурля хлопнул себя по лбу – чуть ведь не проглядел, лешак старый, – подхватив постолы и онучи, бегом спустился к реке, замахал руками, узнав в ближнем к берегу рыбаке знакомца – старика Нехряя, перевозчика:

– Нехряй, эй, Нехряюшко!

Дед недовольно покосился на него:

– Чего орешь? Всю рыбу распугаешь.

– Да леший с ней, с рыбой. Вези в город – резану получишь!

– Резану? – Нехряй недоверчиво прищурился. Что-то не очень верилось ему в подобную щедрость.

– Резану, – подтвердил Бутурля. Знал, для старика – сумма не малая, две резаны – куна, дирхем серебряный!

Нехряй задумался ненадолго, махнул рукой и, споро вытащив сеть, погреб к берегу.

– Быстрее, Нехряюшко, – возбужденным шепотом приговаривал артельщик. – Быстрее…

Хельги-ярл, правитель Альдегьюборга, верхом, с частью дружины, поспешал к пристани. Ходко шли кони, серебрились на воинах кольчуги, развевался за плечами ярла богатый темно-голубой плащ. Спешил ярл.

Караван! Гости-купцы из Киева, а то и из самого Царьграда. Хотя, конечно, для царьградских еще рановато. Значит – киевские. Видно, решили опередить царьградцев, распродать побыстрее ромейский, оставшийся еще с прошлого года, товар. Что ж… Милости просим! Если цены не зашибать, так и разберут, ромеев не дожидаясь. Вино, утварь знатная, оружие с узорочьем, ткани – на эдакий-то товар много охотников. И главное – у многих есть, чем платить. Накопили за зиму беличьих шкурок, а кто и куньих, и собольих даже. У кое-кого и мед с прошлого лета остался, не съели – почему б не обменять на бусы зеленые, на золоченое блюдо, на яркую, шитую золотой ниткой ткань – супруге на загляденье?