– Поговорим об этом позже, – как можно сдержаннее и спокойнее ответила Сапфо. – Ты хорошо придумал насчет «фаоний»…

Сапфо вышла за дверь, но, чувствуя, как от нервного напряжения у нее дрожат колени, на минутку прислонилась к стене.

Как же точно выразилось смятение ее чувств в только что родившихся строках: да, жар во всем теле, язык немеет, пот струится, дрожь пробегает по позвонкам… Но это мучительное, страстное стихотворение забрало у Сапфо все силы без остатка.

прошептала Сапфо финальные строки, действительно почувствовала сладкий озноб во всем теле, холодной струйкой пота сбегающий между лопаток.

Она растерянно ощупала свою пылающую голову и яростно зашвырнула в угол букет фиалок.

Сапфо легла, обхватив обеими руками мягкое ложе, как будто постель была сейчас для нее единственным спасением.

Впрочем, она действительно знала проверенный способ, безотказно помогавший в борьбе с самыми различными недугами. Стоило Сапфо хотя бы какое-то время провести в постели в полном одиночестве – без еды и без каких-либо забот, не тратя сил даже на то, чтобы пошевелить кончиками пальцев, – и она быстро приходила в себя.

Иногда на восстановление утраченных сил хватало часа или даже всего нескольких минут, порой желательно было поваляться в одиночестве целый день. И тогда откуда-то вдруг снова как по волшебству появлялись душевные силы и внутренняя ясность.

Само собой разумеется, в спальную комнату сразу же заглянули кое-кто из подруг и верная служанка Диодора, предлагая свою помощь. Но Сапфо отказалась от всех целебных снадобий, и очень скоро все оставили ее в покое.

Да и откуда Сапфо знала, от чего именно теперь ей лечиться?

Она лишь смутно догадывалась об этом, когда снова и снова повторяла про себя строчки последнего стихотворения, но старалась дальше думать на запретную тему.

«Опять меня мучит Эрот, расслабляющий члены, – сладко-горькое и непреоборимое чудовище»[17],– вспомнила Сапфо свои собственные давние строки.

И откуда-то, словно из неясной дали, в душе нарастало смутное ощущение катастрофы.

Наверное, так испуганно вздрагивает земля перед землетрясением или перед извержением вулкана, в том числе вулкана задремавших в глубине душе чувств.

Но, подумав про огнедышащий вулкан, Сапфо тут же вспомнила про Эпифокла и невесело улыбнулась.

Смешной, замудривший сам себе голову старик!

Когда за столом зашел обязательный, как горькая, возбуждающая аппетит приправа, разговор о смерти, Эпифокл сделал странное заявление. Он сказал, что истинный философ должен сам управлять своей судьбой, а не подчиняться ее воле, и потому лично он давным-давно придумал, каким будет его конец. Итак, как только он почувствует, что его духовная жизнь подошла к концу, а физическая и так уже еле теплится, Эпифокл тут же покончит со своей телесной оболочкой. Он бросится в пылающий кратер вулкана под названием Этна!

И философ тут же принялся с самым серьезным видом аргументировать свою дикую фантазию. Во-первых, смерть при этом наступит мгновенно и потому практически безболезненно, сделавшись в прямом смысле огненной точкой в конце достаточно яркой жизни ученого.

Во-вторых, никому не придется после его кончины возиться с бренным прахом, так как процесс сожжения мертвого тела произойдет естественным путем. В-третьих, у Эпифокла появляется шанс, что накопленная годами мудрость не пропадет даром, а переплавится в нечто ценное для потомков. Ведь, согласно древним преданиям, именно на Этне помещается невидимая для смертных мастерская Гефеста, который умеет ковать не только оружие, но также славу и бессмертие.