Фентон. Хорошо, я сегодня же повидаюсь с ней. На, вот тебе деньги. Похлопочи, пожалуйста, за меня… Если увидишь ее раньше, чем я, замолви словечко.

Мистрис Куикли. Замолвить? Да уж замолвим! А в другой раз я вам поподробнее расскажу насчет родинки да кстати и насчет других женихов.

Фентон. Отлично. Ну, прощай, я очень тороплюсь. (Уходит.)

Мистрис Куикли. Всего доброго вашей милости! – Правду говоря, прекрасный молодой джентльмен! Но Анна его не любит. Потому что я знаю ее чувства не хуже кого другого. – А, чтоб тебя! Как это я позабыла! (Уходит.)

Перед домом Педжа.

Входит мистрис Педж с письмом.

Мистрис Педж. Каково это? Как же это так: любовные письма миновали меня в самые праздничные годы моей жизни, а теперь я стала их получать? Посмотрим! (Читает.) «Не спрашивайте у меня, почему я люблю вас. Хотя любовь позволяет рассудку быть проповедником, но никогда не выбирает его в советчики. Вы уже не молоды, я тоже. Вот вам и симпатия. Вы веселого нрава, я тоже, ха-ха! Вот вам и еще симпатия. Вы не прочь выпить, я тоже, – какой же вам еще симпатии? Удовлетворись тем, мистрис Педж, если только любовь воина может удовлетворить тебя, что я тебя люблю. Я не говорю: «сжалься надо мной», – такие выражения воину не подходят, но я говорю: «люби меня».

Джон Фальстаф». Вот Ирод-то иудейский! О испорченный, развращенный свет! Этакая развалина притворяется юным кавалером! Какой же это неосторожностью я, с чертовой помощью, подала этому фламандскому пьянчуге повод так дерзко осаждать меня? Да я его и трех раз не видала! Что я ему могла сказать? Я при нем, кажется, своей веселости не расточала, прости меня Бог! Я положительно внесу билль в парламент об истреблении мужского рода! Как же мне ему отомстить? Потому что отомщу-то я ему непременно, – это так же верно, как то, что у него вместо кишок – колбаса!

Входит мистрис Форд.

Мистрис Форд. Мистрис Педж, а я, честное слово, шла к вам!

Мистрис Педж. А я, честное слово, шла к вам! Что это, – как вы плохо выглядите?

Мистрис Форд. Неужели? Не могу этому поверить: могу доказать вам противное.

Мистрис Педж. Нет, по-моему, плохо!

Мистрис Форд. Будь по-вашему, хотя повторяю, я могла бы доказать вам противное! Да, мистрис Педж… Дайте мне совет.

Мистрис Педж. А в чем дело, голубушка?

Мистрис Форд. Ах, голубушка, за пустяками дело стало, – в какую честь я могла бы попасть!

Мистрис Педж. А вы плюньте на пустяки и хватайте честь! В чем же дело? В сторону пустяки, в чем дело?

Мистрис Форд. Если бы я не побоялась адских мук, так – всего на маленькую вечность, – я могла бы получить рыцарское звание.

Мистрис Педж. Что? Ну что ты врешь, рыцарь Алиса Форд! Рыцарство, знаешь, вещь ненадежная, лучше уж тебе своего звания не менять.

Мистрис Форд. Ну да что мы жжем свечи при дневном свете? Вот прочтите. Увидите, каким образом я могла бы получить рыцарское звание… Пока глаза мои будут способны различать мужскую наружность, на толстяков и смотреть не стану. А между тем, ведь этот не ругался, восхвалял женскую скромность и высказывал такое благопристойное осуждение всякой непристойности, что… Я могла бы поклясться, что у него мысли и слова в полном согласии. А на самом деле-то они так подходят друг к другу, как сотый псалом к песне о «Зеленых рукавах». Хотела бы я знать, какой бурей выкинуло в наш Виндзор этого кита? Как мне ему отомстить? Пожалуй, самое лучшее будет поддерживать в нем надежды, пока гнусный жар его страсти не растопит его на собственном его сале. Видели ли вы что-нибудь подобное?