Слендер. Да, вы и тогда употребляли латинские слова. Но это неважно. Да, после такой штуки до конца жизни не стану напиваться иначе, как в компании вежливой, честной, богобоязненной. Если буду пить, так с людьми благочестивыми, а не с такими пьяными мошенниками.

Эванс. Суди меня Бог, добродетельные намерения!

Фальстаф. Вы слышали, джентльмены, что все обвинения опровергаются, вы слышали?

Входят Анна Педж с вином, мистрис Форд и мистрис Педж.

Педж. Нет, неси вино в дом: мы там его будем пить.

Уходит Анна Педж.

Слендер. О небо! Это мисс Анна Педж!

Педж. Как здоровье, мистрис Форд?

Фальстаф. Мистрис Форд! Клянусь честью, чрезвычайно рад вас видеть. С вашего разрешения, мистрис Форд. (Целует ее.)

Педж. Жена, проси джентльменов. – Пожалуйте, господа. У нас сегодня к обеду горячий паштет из дичи. Я надеюсь, мы все неприятности запьем вином.

Уходят все, кроме Шеллоу, Слендера и Эванса.

Слендер. Сорок шиллингов бы отдал, чтобы при мне была моя «Книжка песен и сонетов».

Входит Симпль.

Наконец-то, Симпль! Где это вы пропадали? Я сам должен себе прислуживать, что ли? При вас моя книжка загадок? А?

Симпль. Книга загадок? Да вы же сами одолжили ее Алисе Шорткек в день всех святых, за две недели до Михайлова дня!

Шеллоу. Идем, идем, племянник, ты всех задерживаешь. Постой, племянник, пару слов: тут вот что, племянник, тут предложение… вроде как предложение, так сказать, сэр Гью сделал намеком, так сказать. Понимаешь?

Слендер. Да, сэр. Вы увидите мое благоразумие: если так, я сделаю все, что будет разумно.

Шеллоу. Нет, но ты пойми меня…

Слендер. Да я вас понимаю, сэр.

Эванс. Склоните слух к его внушениям, мистер Слендер. Я вам подробно объясню, в чем дело, в уме у вас есть способность вникнуть в оное.

Слендер. Нет, я уж поступлю как мне дядюшка Шеллоу скажет, прошу прощения. Он ведь мировой судья в своей округе, хоть я-то и скромный человек.

Эванс. Но не в этом вопрос, вопрос в вашей женитьбе.

Шеллоу. Да, сударь мой, в этом вся суть.

Эванс. Да, именно, самая суть, – на мисс Анне Педж.

Слендер. Что ж, если надо, я готов на ней жениться, на подходящих условиях.

Эванс. Но способны ли вы питать привязанность к этой девице? Дайте нам услышать это из ваших собственных уст, или из ваших губ, ибо некоторые философы утверждают, что губы и уста – одно и то же; посему, точно: можете ли вы перенести свое благорасположение на сию девицу?

Шеллоу. Племянник Эбрем Слендер, можешь ли ты ее полюбить?

Слендер. Надеюсь, сэр, что я во всем поступлю так, как требует благоразумие.

Эванс. Нет, клянусь Богом и всеми его ангелами мужеска и женска пола, вы должны ответить положительно: можете ли вы отдать всю свою любовь?

Шеллоу. Да, отвечай положительно: можешь ли ты на ней жениться, если дадут хорошее приданое?

Слендер. Я для вас, дядюшка, и на большее готов по первому вашему благоразумному требованию.

Шеллоу. Нет, пойми меня, пойми меня, милый племянник: я ведь об этом хлопочу только ради твоего счастья. Можешь ты любить эту девицу?

Слендер. Я на ней женюсь, сэр, по вашему желанию; если вначале любви и будет немного, то ведь, с Божьего соизволения, любовь может прийти, когда поближе познакомимся. Женимся – так будем иметь случай лучше узнать друг друга. Я надеюсь, что сближение увеличит расположение. Но во всяком случае, если вы говорите «женись», я женюсь, – это я решил катастрофически и бесповоротно.

Эванс. Весьма благоразумный ответ, за исключением ошибки в слове «катастрофически»; вы, вероятно, хотели сказать «категорически»? Но намерения ваши прекрасны.