Вместе с первым камердинером приехали двое придворных докторов. Обменявшись несколькими тихими фразами, придвинули стулья к изножью кровати и сели, поставив на пол чашу. Увидев в руке одного из эскулапов бритву, сын Бонтана вздрогнул.

– Я… мне уже намного лучше, – хрипло произнес ребенок.

Бонтан продолжал утирать ему лоб.

– Сынок, этим людям надо делать свое дело. Король прислал тебе своих докторов. Они – самые лучшие во всей Франции.

– Отец, пожалуйста! – взмолился мальчишка, когда сверкающее лезвие приблизилось к его лодыжке. Он стиснул отцовскую руку. – Прошу вас, расскажите мне что-нибудь.

Лезвие полоснуло по худенькой мальчишечьей ноге. Сын Бонтана всхлипнул. В чашу потекла струйка крови.

– Жил-был на свете великий и славный король, – начал Бонтан, старательно унимая дрожь в голосе. – И жил он в прекрасном дворце, стоявшем посреди леса. Его первый камердинер был честным человеком и преданно служил королю. Должность перешла к нему от отца, так же как однажды она перейдет… к тебе.

– Я буду служить королю? И что я буду делать?

Бонтан коснулся пылающей щеки сына.

– Ты станешь первым человеком, которого видит король, просыпаясь по утрам, и последним, кого он видит вечером, укладываясь почивать. Ты будешь предвосхищать все желания короля, дабы ничто не мешало ему править, оставаясь величественным, целеустремленным и мужественным. Никто из тех, с кем сведет тебя жизнь, не сравнится с королем по мудрости, доброте и щедрости. Сын мой, ты будешь счастливейшим из людей. Ты окажешься среди немногих, кому ведомы самые сокровенные мысли короля. Потом у тебя тоже родится сын, и когда он вырастет, ты расскажешь ему о годах, проведенных на королевской службе, а со временем передашь ему свою почетную и ответственную должность.

Больной ребенок облизал сухие губы. Тихо, чтобы слышал только отец, он спросил:

– Но если я буду жить при короле, значит я больше никогда не смогу вернуться домой?

Дом в Эперноне ничем не отличался от подобных заведений в любом другом городе. Стремясь сохранять внешние приличия, их содержательницы предлагали своим посетителям целебные травы, лекарства и простые медицинские процедуры вроде удаления мозолей и вросших ногтей. Однако главной «процедурой» для приходящих сюда мужчин были влажные, резко пахнущие женские лона, окруженные густой растительностью, а также мокрые накрашенные губы. Те и другие искусно умели высасывать из мужчин горячее, необузданное желание, беря за это не такие уж большие деньги.

Приехав в Эпернон, Фабьен Маршаль достаточно быстро узнал, что вороватый чиновник сейчас находится в публичном доме на «процедуре».

Эпернон отстоял от Версаля почти на одиннадцать лье. Маршаль отправился туда в сопровождении нескольких гвардейцев, захватив кожаную сумку и тесак. В дороге он думал о Людовике и опасностях, грозящих королю. Фабьен не сомневался: при дворе наверняка есть некто, симпатизирующий испанцам и их преступным замыслам. Он размышлял о письме, изъятом у заговорщиков, и о том прискорбном факте, что записку до сих пор не удалось расшифровать. Думал Фабьен и о лысом чиновнике-казнокраде. Миссия, возложенная на главу королевской полиции, была не из приятных. Фабьену хотелось как можно скорее ее завершить и двинуться в обратный путь.

Дом терпимости встретил его духотой и вонью. Взяв канделябр, в котором горело пять свечей, Фабьен двинулся по узким грязным коридорам. Он заглядывал в каморки, пока не обнаружил предмет своих поисков. Сборщик налогов развлекался на скрипучей кровати сразу с двумя шлюхами. Одна лежала, широко раздвинув ноги. Вторая, зарывшись лицом в «кусты», лизала у нее между ног. Чиновник «пользовал» вторую шлюху сзади, совершая отчаянные толчки своим «орудием». Он обильно потел и громко сопел.