На столе рядом с тарелками и чашками лежала стопка общих тетрадей, которые я заметила ещё в прошлый раз. Но тогда мы беспрерывно трахались, и мне было не до рассматривания потрёпанных тетрадок. А сейчас я открыла самую верхнюю, из которой торчал карандаш с раскрошившимся ластиком на конце. Она была покрыта математическими формулами и уравнениями. Страница за страницей, страница за страницей — непонятные значки, бесконечные ряды цифр, латинские буквы. Теперь ясно, чем занимался мой любимый длинными зимними вечерами. Любил свою математику. А ещё он любил меня, брата, приёмного московского отца и беспутного родного папашу.

Я взяла в руки спутниковый телефон. Раньше я никогда не пользовалась такими аппаратами. Тяжёлый, как кирпич, тугие кнопочки вместо сенсорного экрана, антенна. Так сразу и не разберёшься, как им пользоваться. Через минуту мне удалось включить устройство. Оно издало приветственный звук, и маленький дисплей загорелся. Я выбрала список контактов. Среди десятка неизвестных мне имён нашла номера Вани, его секретаря-переводчика Глеба и Виктора Николаевича Ларина. Абонента под названием «мой мобильный телефон» или чего-то в этом роде не обнаружилось. Даже если у Ильи и был мобильник, то вряд ли он звонил сам себе со спутникового телефона.

Что же делать?

Мысль об том, что я должна поговорить с Ильёй, терзала меня с первого дня, когда я узнала о беременности. Мне невыносимо хотелось пообщаться с ним. С другой стороны, о чём нам разговаривать? Он знал, что я беременна, для него этот факт не станет новостью. К тому же, я его бросила. Выбрала мужа. Не алименты же обсуждать? Мой возлюбленный не мог дать ребёнку ничего, кроме свободы лесной жизни и свода нехитрых правил, которые наши предки постоянно нарушали. Илья сам их нарушил, влюбившись в меня и позволив мне влюбиться в него. Знал, что нельзя, но наплевал на табу, как его отец в своё время. Вспомнилась английская песня, которая преследовала меня год назад, буквально со дня знакомства с Ильёй: «Я должен уйти, пока ты меня не полюбила». Интересно, получилось ли у музыканта уйти от любви? У нас с Ильёй ничего не вышло, хотя мы очень старались.

Голодно заурчал желудок. Я давно ничего не ела, в городе меня постоянно тошнило, я чувствовала себя вялой, раздражённой и бессильной. Другое дело тут, в родном лесу.

Я вышла на улицу и разыскала в пристройке, которую Илья использовал как амбар, замороженный кусок оленьей вырезки. С прошлого посещения я запомнила, где хозяин держал припасы, — мясо, рыбу, грибы и ягоды. Там же хранилась нехитрая бакалея типа соли, перца и рапсового масла. Кроме того, в амбаре явственно пахло лекарственными растениями, как в каморке бабушки, где та складировала сушёные травки.

Вернувшись в дом, я острым ножом настрогала мясо на тонкие прозрачные лепестки и присыпала их солью, смешанной с травами. Умопомрачительный запах заполнил комнату. Урча от голода и наслаждения, я сожрала половину вырезки. Заела морошкой, которую Илья хранил в том же амбаре. Вот такая еда нравилась мне и моему ребёнку. Все симптомы токсикоза исчезли как по волшебству. По телу разлилось сытое и сонное тепло.

За окном тучи закрыли луну и стало совсем темно, но моё обострившееся зрение не нуждалось в дополнительном освещении. Судя по тому, что нигде в доме я не обнаружила свечей или фонарей, Илья тоже отлично видел в темноте.

Я гипнотизировала взглядом телефон.

Что, чёрт возьми, мне делать?

Звонить Ване или Глебу не хотелось. Им я могла позвонить в любое время, это не проблема. Но сообщать кому-то о беременности до разговора с отцом ребёнка — испанский стыд. Я должна решить свои вопросы с Ильёй самостоятельно. И девяносто девять процентов, что он остановился в доме отца. Он ведь и поехал в Москву ради него.