Девочка-официантка выбегает из-за стойки, радостно сверкая глазами, но её улыбка в значительной мере блекнет при виде меня. Может быть, она гадает, что связывает такую женщину и такого… мужчину. Остаётся лишь плотней сжимать зубы, чтобы её не одернуть. Ее любопытство понятно. Мы же в провинции.

— Нам бы столик у окна. И два меню.

— Да, конечно.

Два заламинированных листа, что спустя минуту ложатся на аутентичный рушник, покрывающий тяжелый деревяный стол, меню назвать можно если только с натяжкой.

— Мне борщ со сметаной, нарезку, жаркое… А компот с чем?

— Со свежими ягодами.

— Давайте. И водки, — заключаю, откладывая меню в сторону.

— Сколько водки-то? — вздыхает девица.

— Графин.

— Хлеб нужен? Пампушки? У нас вкусные, с чесноком и зеленью.

— Обязательно, — включается в диалог Евгения. — Штук шесть, да? — это ко мне. — Я тоже буду борщ. А холодец у вас настоящий?

— Самый что ни есть.

— Тогда холодец с хреном.

Чёрт. Ей удаётся меня удивить. Смотрю на Евгению Александровну чуть дольше, чем это следовало, и вдруг натыкаюсь на такой же изучающий взгляд усевшихся чуть поодаль от нас охранников.

— А фамилия, Евгения Александровна, у тебя есть?

Наверное, до неё доходит, что сидеть в помещении в солнцезащитных очках не самая лучшая идея. Она не спеша их снимает и, не глядя на меня, отвечает:

— Конечно. Воскресенская.

И вот, наконец, она поворачивается и… Наверное, она и носит очки, потому как знает, насколько отталкивающим её взгляд кажется окружающим. Под ним вмиг становится неуютно, как под рентгеном. Обычно так смотрят понравившееся кино, но никак не на человека. Да и вообще они какие-то ненормально большие. Её глаза… Подавив в себе желание отвернуться, бросаю:

— Воскресенская? Дочь самого Александра Николаевича?

— Александр Николаевич — мой отчим.

— Вот как? Тогда почему вы сами не возглавили этот проект?

— Потому что это слишком ответственное поручение.

— Неужто кто-то сомневается в вашей компетентности?

Евгения крутит в руках солонку.

— Всё дело в возрасте. Считается, что я для этого слишком молода.

Так-так, похоже, моя новоявленная заместительница намекает на мой возраст? Весело.

Приносят еду. Рублю борщец и исподтишка за ней наблюдаю. То, что она берёт ложку и начинает есть, становится для меня полной неожиданностью. Думал, побрезгует. Наливаю водку себе и, подумав, ей.

— Ну, за родителей?

Тоже думал — не станет пить… А она, чуть помедитировав над рюмкой, лихо опрокинула горькую вслед за мной.

— За родителей. Кстати! — щёлкает длинными пальцами. — Я же совсем забыла. Меня просили передать вам телефон. Вдруг вы захотите связаться… — Я резко вскидываю взгляд, мол, осторожно! Евгения кусает щёку и скомкано заканчивает: — Ну, я не знаю. С кем-нибудь захотите. С родителями, если те живы, или с друзьями. Вот, сейчас… — открывает сумочку, достает последней модели айфон.

Я медлю перед тем, как протянуть за ним руку. Ловлю на себе очередной любопытный взгляд официантки. Даже интересно, что она обо мне подумала. Что я жигало, который зачем-то примерил на себя роль бомжа? Губы кривятся в ироничной улыбке. Привстаю, подаваясь бёдрами вперёд, и засовываю телефон в карман джинсов. Может, я выдаю желаемое за действительное, но в процессе этой возни мне кажется, будто взгляд помощницы на секунду задерживается на бугре в моем паху. Наши глаза встречаются, и я понимаю, что ошибся. Она выглядит абсолютно равнодушно. С таким же успехом меня могло здесь и не быть.

— Телефон — это хорошо. Но я хотел бы увидеться с матерью лично.

— Боюсь, сейчас это невозможно.