— Я не голоден.

— Вот как? Тогда, может, десерт? Ольга приготовила тирамису с вишней. Как ты любишь.

— Я ж русским языком сказал, что не хочу есть!

— Он уже позавтракал коньяком, — небрежно замечает отчим, оттирая руки салфеткой. А ведь обычно, сколько я себя помню, всё его пренебрежение доставалось мне. Тут же… даже странно. Неужели до него что-то начало доходить?

— Ну, и? У меня законный выходной. Я что, не могу выпить? — становится в позу Макс.

— А то ты не бухал среди недели.

— На что это ты намекаешь?

— Так, дорогие мои, прекращайте, — вмешивается в разговор моя мать, но её попытка предотвратить конфликт напрочь игнорируется двумя сцепившимися баранами. Старым и молодым.

— На твои проблемы с алкоголем, конечно же. Вот скажи мне, ты ещё долго будешь меня позорить?

— Па, слушай, кончай. Мы что, собрались, чтобы поругаться? — вмешивается в разговор средний сын Воскресенского. Стасу не привыкать заступаться за старшего брата. Погодки, они с ним с детства не разлей вода. И хотя чисто по-человечески Стас намного более приятная личность, негативное влияние Макса не могло не наложить на него свой отпечаток. В детстве они изводили меня почти на равных. Словно соревнуясь в том, кто причинит мне больше боли и заставит горше плакать.

Теперь я часто задумываюсь, какой бы стала, если бы не это. Если бы братья не делали мне гадостей, если бы отчим меня по-настоящему любил… Если бы он не был так холоден и отстранён. Если бы так откровенно и нарочито не предпочитал бы мне своих по крови отпрысков. Если бы моя мать не жертвовала собственной дочерью в попытке доказать, что любит её наравне с пасынками и не больше. Если бы в мою неокрепшую детскую психику не вбили постулат, что я недостаточно хороша. Если бы это знание не проросло во мне больным, абсолютно неправильным ощущением того, что любовь ещё надо заслужить. Может, всё бы у меня сложилось иначе? Как-то… здоровей?

Может, я была бы не настолько закрытой. Может, больше бы доверяла людям. Может, смогла бы с кем-нибудь по-настоящему подружиться, ведь… господи, у меня и друзей-то толком нет!

— Женька, лучше ты что-нибудь расскажи.

Пять пар глаз устремляются на меня. Я равнодушно откладываю приборы в сторону.

— Что рассказать?

— Ну, не знаю. Что-нибудь. Как у тебя дела? Чем занимаешься? — интересуется Стас.

— Слышал, тебя Горозии в секретари сосватали, — подключается к разговору Максим. — Вот это я понимаю — карьера в гору. — Он гаденько ржёт.

— Так что рассказать? Вы, вон, — и бровью не веду, — уже всё знаете. Нинусь, хочешь десерт? Или пойдёшь поиграться с Багирой?

В моем невесёлом детстве есть один огромный плюс: струпья, покрывшие мои душевные раны, — броня, через которую мало кто может пробиться. Братья уж точно не входят в круг людей, кому это ещё по силам. С чего бы мне их разубеждать? Зачем бить себя пяткой в грудь и орать: «посмотрите, чего я добилась!»? Все всё понимают, как говорит один умный человек. И именно от этого понимания Макс бесится. Наверняка трудно смириться с тем, что лузерша-сестра обскакала тебя на повороте. Впрочем, мне плевать, я карьеру строю не для того, чтобы что-то им доказать.

— Как всё прошло, кстати? — хмурит брови отчим.

— Нормально. — Я помогаю Нинуське отодвинуть стул. Малышка щебечет:

— Спасибо, бабуля, спасибо дедуля, — и выбегает из столовой. Только её и видели. Кошка Багира — гораздо более интересная компания, чем куча скучных стариков. К тому же ещё и ругающихся.

— Нормально? И всё? Это твоя экспертиза? — недовольно поджимает губы Воскресенский.