Канал, мерцающий и дымный,
мост и вода, как тетива,
мне кажутся канавкой Зимней,
а вся лагуна – как Нева.
Венецианка-длинноножка
над зеленеющей волной
идет в резиновых сапожках,
как ты по лесу
в дождь грибной.
Александра Тулунова
Венеция
В Венеции мы не были с тобой.
Но, может быть, в каком-то сновиденьи
На набережной в час уже ночной
Мы, юные, шептались в упоеньи?
Сверкнув улыбкой, лодочник простой
Нас пригласил уплыть с ним по теченью.
И о любви он пел с такой тоской,
Что душу нам перевернуло пенье.
«Ой! ой!» – на повороте он взывал.
Канал дворцы жилые отражал…
Не помнится, где плыли мы потом?
Причалив там – куда ушли вдвоем?
В Венеции ты был со мной иль не был —
Об этом знают только сны и небо…
Петр Успенский
Венеция (из путевых набросков)
Быстро несутся гондолы,
Мягко скользя по волне.
Чудный напев баркаролы
Издали слышится мне.
Там, где уснувший Риальто
Мрачно навис над водой,
Чей-то прелестный контральто
Мягкою льется волной.
Вот под мостом показалась
Барка с оркестром певцов;
Чудное пенье раздалось…
Все это мне рисовалось
Грезой чарующих снов.
Рядом огней разноцветных
Барка кругом убрана;
Массою блесток несметных
В море дробится луна.
Бледным мерцаньем одета,
Площадь Соборная спит;
Дремлет во мраке Piazetta;
Полночь на башне звучит.
Замер Palazzo Ducale —
Памятник злой старины;
Вот, отражаясь в канале,
Окна темницы видны;
Мрачные, темные своды,
Страшно тяжелая дверь…
Это – могила свободы…
Лучше ль, однако, теперь?!..
Спят боковые каналы,
Мрачно чернея меж стен;
Тайной полны их анналы[575],
Пытками, рядом измен…
Кровью полны их страницы!..
Дальше! Теперь нас зовут
Чудные трели певицы —
Там, где гондол вереницы
К барке с оркестром плывут.
Здесь по волнам озаренным
Весело радостно плыть;
Хочется быть здесь влюбленным, —
Да и нельзя им не быть:
Негой любви и отрады
Южная ночь так полна;
Страстно звучат серенады;
В море дробится луна…
Венеция, 1899 г.
Александр Федоров
Венеция
Как черный призрак, медленно, беззвучно
Скользит гондола. Тонкое весло
Вздымается, как легкое крыло,
И движется, с водою неразлучно.
Блестит волны бездушное стекло
И отражает замкнуто и скучно
Небесный свод, сияющий докучно,
Безжизненный, как мертвое чело,
И ряд дворцов, где вечный мрамор жарко
Дыханьем бурь и солнца опален.
Венеция! Где блеск былых времен?
Твой лев заснул на площади Сан-Марко.
Сквозят мосты. Висит над аркой – арка.
Скользит гондола, черная, как сон.
Татьяна Филановская
Осенняя Венеция
Я иду вдоль Канала
По Венеции Дожей,
На Васильевский остров
Щемяще похожей.
Словно тронуты струны
Чьей-то легкой рукой,
Влажный ветер с лагуны
И туман над рекой,
И гранит этот мокрый,
Те же мостики, львы —
У Фонтанки, у Мойки
И в разливе Невы.
Но нельзя обернуться
И потрогать нельзя,
На речном пароходе,
По Каналу скользя.
Я на площадь Сан-Марко
Выхожу не спеша.
По-сентябрьски не жарко,
И томится душа.
И в тоске этой острой
Слиты радость и грусть, —
На Васильевский остров
Больше я не вернусь.
Борис Филиппов
«Тиной и рыбой несет от каналов…»
Тиной и рыбой несет от каналов,
и коты здесь не дикие, как в Риме,
а сытые, очевидно, одним запахом
густой и едкой ухи Венеции.
Полосатые тельняшки гондольеров
облегают торсы обрюзгших атлетов,
и вода полощется повсюду, —
зеленый навар злато-бурой отставной царицы,
нежащейся на изумрудном ковре Адриатики.
На площади Святого Марка оркестрики ресторанов
играют вальсы Штрауса и Грека Зорбу,
и скрипач вдвое складывается в поклоне
публике, лакающей пиво и кока-колу.
А официанты с лицами Сенек и Платонов
на лету подхватывают грошовые чаевые,
и даровые слушатели-венецианцы
толпятся поодаль,
хлопая музыкантам оглушительно-дружно.