– А это имеет значение? – спросил он, глядя ей прямо в глаза, и девушка дёрнула головой, выдавая скупую улыбку.

– Нет, никакого. В этом доме помогут любой оступившейся девушке, попавшей в тяжелое положение... Я не имею привычки кого-либо осуждать. Чаще всего они даже не виноваты в своем положении: их принудили, – с особым акцентом, – а потом просто выбросили за ненадобностью.

Хэйвуд видел, что она осуждает его, полагает тем самым мерзавцем, что, воспользовавшись служанкой, теперь избавляется от нее. Нет, она действительно полагает, что он на такое способен? После всех этих лет, что он провел в этом доме, рядом с Фергюсом, за их же столом, она, в самом деле, считает, что он...

Кровь ударила Хэйвуду в голову.

– Так вы позаботитесь о Гарнет? – очень холодно спросил он.

– Я сказала, что да. Вам не о чём беспокоиться!

– В таком случае, доброй ночи, миледи.

– И вам, мистер Лэнгли.

Хэйвуд уже развернулся, чтобы уйти, но раздались торопливо приближающиеся шаги, и в холл вбежала служанка.

– Госпожа Фаррел, ваш муж просит к себе мистера Лэнгли. Говорит, для важного разговора!

Хэйвуд глянул на Джемму: вы обманули меня? Ваш муж вовсе не спит, говорил этот взгляд.

Поджав на мгновение губы, та откликнулась:

– Так проводи гостя к хозяину. – А сама демонстративно перевела внимание на новую подопечную, которая приехала с Хэйвудом.

Покачав головой, он последовал за служанкой в покои Фергюса Фаррела. Он не видел его с прошлого дня, но казалось, целую вечность: настолько старик изменился. И не в лучшую сторону. Морщины обозначились четче, бледность лица поражала отсутствием жизни...

– Здравствуйте, Фергюс. – Хэйвуд прошел к ложу больного и сжал протянутую ладонь. – Рад видеть вас!

– Как и я, мальчик мой, как и я. Рад, что ты нашел время навестить меня этим днем! Я, знаешь ли, все отчетливей ощущаю, что мое время подходит к концу, и хотел бы завершить земные дела.

– Не говорите так. Вы еще молоды и поправитесь!

Больной усмехнулся.

– Мне шестьдесят пять, друг мой, я давно уж не молод, а эта болезнь так и вовсе иссушает меня. Нет, не надо меня утешать, – предупредил он возражения собеседника, – я достаточно пожил на свете и готов умереть. Но сначала хочу быть уверен, что закончил со всеми делами... Садись, Хэйвуд, поговорим!

Молодой человек послушно опустился на стул.

– Я слушаю вас, – кивнул он. – О каких делах идет речь?

Старик помолчал, собираясь с силами, и заговорил:

– Зеркало, Хэйвуд, я хочу, чтобы оно принадлежало тебе. Ты знаешь, я долгие годы пытался его разгадать, слишком увлекся, как теперь понимаю, – добавил с искренним сожалением, – но как бы там ни было, эта тайна была достойна того. И я верю, что ты сможешь больше! Ты разгадаешь загадку, и дух мой возрадуется, где бы он ни был. – И добавил многозначительно: – Подвеска же останется Джемме. Я уже отдал ей камень! И рассказал все, что знаю. Кстати, об этом... – Фаррел похлопал Хэйвуда по руке. – Я разделил подвеску и зеркало не для того, чтобы затруднить твои изыскания истины, просто... хочу быть уверен, что ты не упустишь Джемму из виду. Понимаешь, она совсем молодая и дерзкая, мнит себя знатоком человеческих душ, но на самом-то деле даже себя не умеет понять. И ей будет нужен понимающий человек, способный ее поддержать...

– Вряд ли ваша супруга будет довольна видеть меня подле себя. Знаете сами, она едва меня терпит!

– Глупости, – отмахнулся старик, – ты всегда нравился ей, просто девочке сложно самой себе в этом признаться. Да и тебе она всегда нравилась, разве нет?

Хэйвуд закашлялся, подавившись вдруг воздухом.