Хэйвуд смотрел на младшего брата со смешанным чувством жалости и отвращения. Они рано остались без матери, отец постоянно был занят делами, и детьми мало интересовался – их воспитала кормилица, добрая женщина, многое им прощавшая. И все-таки, получившие одинаковое воспитание, они с Терренсом были разными, будто и не родными вовсе. И бессердечие брата глубоко огорчало старшего брата...
– А если она утопится с горя, готов взять на душу такой грех?
– Утопится – дура, значит. А дур я терпеть не могу!
Собственно, этим их разговор и закончился. Хэйвуд точно не знал, чего ждал от брата, но точно не этих последних, совершенно холодных, безучастных к судьбе бедной девочки слов.
Как же ему поступить?
Что сделать?
Легче всего дать девочке денег и отпустить восвояси, но, будучи сиротой, она вряд ли найдёт где-то достойный приют: кому нужна опозоренная девица в тягости?
Кстати, приют... Это слово мгновенно напомнило ему Лодж и его молодую хозяйку. Джемма Фаррел принимала опозоренных женщин и помогала им разрешиться от бремени... Пожалуй, лучшего варианта для бедной служанки ему не найти. Но от одной мысли просить за неё у леди Фаррел его бросило в дрожь... Не лучше ли отправить девчушку к ней самолично, не выказывая своей причастности к этому делу? Да, именно так и стоило поступить.
И Хэйвуд долго боролся с собой, но совесть все-таки победила: вечером, в сумерках, дабы избежать неожиданных встреч, он собрался и вместе с Гарнет отправился в Лодж. Он как-никак нёс ответственность за поступки младшего брата и, если с девочкой что-то случится, он, Хэйвуд, будет считать виноватым себя, не позаботился, бросил, а это уже никуда не годится. Хватит с него смерти Рейманда, вытрепавшей всю душу...
Джемма Фаррел, прекрасная, как и всегда, но неприступно-холодная, встретила его в холле, окинув жавшуюся позади Хэйвуда Гарнет пристальным взглядом. Брови ее лишь чуть-чуть поднялись, говоря о вспыхнувшем любопытстве, но через секунду лицо снова стало нейтральным...
– Доброго вечера, мистер Лэнгли! – сказала она. – Чем обязаны вашему позднему визиту? Мой супруг, если вы приехали справиться о его самочувствии, уже спит, и будить его было бы неразумно.
– Да, конечно, я понимаю: сон полезен для Фергюса. Как он чувствовал себя этим днём? Я был занят и не мог справиться раньше.
Опять на мгновение, но лицо девушки дрогнуло, и сквозь маску холодного равнодушия проступила душевная мука.
– Он все тот же, что и третьего дня. Заботы доктора Флоренса не дают результата! Увы...
– Мне очень жаль.
– Как и мне, мистер Лэнгли. – Они постояли, думая о хозяине дома, которого с каждым днём становилось будто всё меньше на бренной земле. Будто тень его постепенно переходила Черту... И Джемма, должно быть, отгоняя подобную мысль, спросила вдруг: – Чем-то ещё могу быть полезна?
– Можете, – подхватил Хэйвуд, довольный, что она первая подтолкнула его к неприятному разговору. И обернулся к служанке: – Гарнет, подойди ближе. – Не смея поднять глаз, та приблизилась. – Госпожа Фаррел, я был бы весьма вам признателен, позаботься вы о нашей служанке... – произнёс Хэйвуд вдруг осипшим от неловкости голосом. – Эта бедняжка... кхм, – он хмыкнул в кулак. – В общем она...
– В тягости? – подсказала его собеседница.
– Да, именно так, – выдохнул Хэйвуд, которому сделалось жарко до одури. Хоть бы уши не покраснели, как у подростка...
А Джемма Фаррел, будто решив добить его, добавила вдруг:
– От вас? – И прошлась по нему таким хлёстким взглядом, что впору было скончаться на месте. Но Хэйвуда этот взгляд охолонул...