У сына не хватило духу опровергать сказанное. Он лишь пробормотал, что лично ему вечность представляется слишком долгой. Да и сам Балтазар всего лишь два года как приобщился к ней.
– Или меня неправильно информировали. Во всяком случае, вы еще до того могли бы хоть раз помочь мне в делах.
– Хоть два, – уточнил усопший, – и оба раза с напрасным предостережением воздержаться впредь от деловых начинаний. Подозреваю, что они снова привели тебя на край пропасти.
Сердцебиение от всего сказанного возникло именно у Андре. Обратясь к обоим, он воскликнул:
– Ужасно!
Артур хранил невозмутимость.
– Схватиться за револьвер? Да меньше, чем когда бы то ни было. Я, однако, дорожу жизнью, вполне сознавая все ее ловушки. Власть и деньги надо добывать в бою, а не зарабатывать, равно как и терять во сне.
– У меня, во всяком случае, была хоть убыточная шахта и железная дорога. – Тайный советник заново поведал свою историю, хотя и крайне невнятно, словно его превосходная челюсть сместилась. – Il radote[9], – подытожил он, словно это какой-то другой старец «нес околесицу».
Выдержка бизнесмена грозила покинуть Артура.
– Отец! Я пытаюсь обратиться как живой к живому!
– Если б ты только мог. – Балтазар знал, что Андре перестал передавать бумаге свои впечатления, и потому скривил лицо в неблагородной гримасе, где складки язвительной насмешки были еще самое лучшее. – Вечное легкомыслие и оплошности. Такой живой парень – и на тебе! – забыл сигары.
Артур поспешил распахнуть перед старцем свою собственную кожаную сигарницу, Балтазар и впрямь взял одну.
– Припасу на день Страшного суда. – На лице его отразилась неприкрытая злоба. – Нерушимо лишь то, что заработано во сне. – Уж не подразумевал ли он сигару?
Артур, побагровев от негодования, готов был разразиться потоком бранных слов: старый обманщик! Значит, у тебя есть деньги и ты никоим образом не разорен. Хитроумный сквалыга спасает себя и свое добро под защитой вечности! Но намерение промелькнуло и скрылось, и уже не имело смысла произносить это вслух: слишком все было неправдоподобно. Миллионер, который из скупости и хвастовства надевает ливрею умершего слуги!
– У тебя, по крайней мере, остался твой Непомук, – сказал Артур, как бы утешая, но с тайной целью выразить презрение. Лишь бы он не начал упиваться ненужными вывертами своего доброго старика.
Последнего, однако, ничуть не тяготил подобный оборот разговора.
– Чем объяснить твой сегодняшний визит, сын мой? – спросил он. – Не тем ли, что, как тебе кажется, мне стукнуло девяносто?
Но потрясли эти слова Андре:
– Как, дедушка, тебе еще нет девяноста?
– Не еще, а уже, – гласил ответ. – Поскольку я вычеркнут из календаря, можете отложить его в сторону. Не думаешь ли ты, что человека вне времени сколько-нибудь занимает летосчисление? Вы вполне могли пожаловать завтра, но с тем же успехом и три века спустя. Бесконечность простирается перед мигом моего земного бытия. И после него. В ее необъятных просторах исчезает и моя шахта, и моя узкоколейка, и чин, пожалованный мне за утерю, и государство, даровавшее мне отличия, одновременно навязавшее мне миллионы и отобравшее их. Всего этого как бы и не было. Так, остались побасенки. Il radote.
– Пятьдесят тысяч меня бы выручили, – произнес Артур, внешне без всякой связи. Он сам себе удивился, ибо плавный переход к подобной просьбе был уже отчетливо сформулирован у него в голове.
Балтазар по-прежнему делал вид, будто обращается исключительно к Андре:
– Ты, дитя мое, все еще способен обогатить свой ум опытом ушедшего из жизни. А потому останься со мной, когда твой отец покинет нас, дабы спешно заняться своими неотложными делами.