уклоняется и чуть не падает. Григорий идет в другой конец мастерской.

Николай Иванович (вслед). Так что же все-таки означают слова Фемистокла?! Фемистокл…

Входит Михайлович. Николай Иванович смотрит на Григория, на Михайловича, потом на часы и, хлопнув себя по лбу, выкрикивает.

Николай Иванович. Мы продолжим, но ровно через сорок минут! Ровно через сорок минут!

Николай Иванович выбегает, на пороге оборачивается и снова кричит.

Николай Иванович. Ровно через сорок минут! А телевизор и газеты – это уж как хотите.

Михайлович. Кто это?

Григорий (махнув рукой). Да… Не знаю, как отвязаться… Новый директор школы… Помнишь дом, что на карьере развалился? Так это он там жил. Жена пустила его на квартиру. Ну вроде не выгонять же… Но живешь – так не лезь же на голову! А то нет прохода в собственном доме… Несет какую-то галиматью: как пристанет – хуже пьяного. Прицепился: почему газеты не выписываете, почему телевизора нет в доме. Екатерина Павловна учительница, ей нужны новости.

Михайлович. А что газеты? Пусть бы шли…

Григорий. Да меня тошнит от всего этого. Тут бы укрыться чем с головой и не видеть и не слышать ничего – какие тут новости. А этот прыгает кругом как козел… Другой раз, кажется, не выдержишь, врежешь чем… И всюду нос свой сует… Даже в ружье.

Михайлович. Какое ружье?

Григорий. Мое ружье. Сунул нос, достал патрон. Что это, говорит, вы держите в доме заряженное ружье! Квартирант, мать твою!

Михайлович. А почему оно у тебя заряжено? Мало ли какой случай… Говорят, незаряженное ружье и то… Того, стреляет…

Григорий. Да оно у меня всегда заряжено. Это еще отцовское ружье. Оно у него всегда заряженное висело… Всю жизнь висело и не стреляло. Не заряженное не стреляет. И заряженное тоже не стреляет, пока из него кто-нибудь не выстрелит, пока не найдется какой-нибудь придурок и не дернет за курок. Ну да ладно. Черт с ним. Ты в город? Или ко мне?

Михайлович. Я, Гриша… Понимаешь… К тебе… Тут такое дело… Ты, Гриша, не откажи… Тут долгий разговор…

Григорий. Что ты, Михайлович? Как я тебе откажу?

Михайлович. Я тебе расскажу… Я все расскажу… Я тебе рассказывал про отца Славки, Андрея. Он ему и не отец, ну да не об этом… Мне Андрей был как брат… С женой ладу у него не получилось – погуливала она. Он знал, но ни разу не застал… Но дело не в этом…

Григорий. Михайлович, что ты, как это… Говори, в чем дело.

Михайлович. Дело, Гриша, в деньгах. Лет тридцать тому поехали мы с Андреем за Байкал и заработали по двадцать тысяч. Новыми. Огромные деньги по тем временам. А в поезде пристал один с картами. Андрея завести легко, он и проиграл две тысячи. А потом хвать – в колоде тузы, короли лишние… Андрей силы был за пятерых: тряхнул его – тот деньги отдал. А потом разжалобил, сели, выпили. Он, этот, и говорит: я, мол, и по-честному могу кого хочешь обыграть, были бы деньги – много – для начала…

Григорий. Это да. Чем больше денег, тем большая вероятность выиграть, если умеешь, конечно. Наука такая есть – теория вероятности. Я ею занимался, когда кандидатскую хотел защищать.

Михайлович. Ну они с Андреем и пошли, взяли его двадцать тысяч – и в другой вагон: там шулера, что по поездам промышляют… И выиграли сто тысяч. Вернулись, а те ночью к нам, и этому, видно как своему, по горлу ножом. Андрей за ними – ему нож в живот. А едем – кругом тайга. Остановились на полустанке, пока довез, пока врача – Андрей и умер. А деньги те мне оставил. Ни жене, говорит, никому не отдавай. Потрать на доброе дело. Такие, мол, это деньги. И вот уже тридцать лет как они у меня. Куда их – жена его гуляла. Сын не от него. Да и в самом деле, не Славке их отдавать… Я ведь пробовал ему помогать, даже слух пошел, что он от меня, – я-то знаю, от кого… А в какую организацию дай – разворуют. А ведь живешь, все крутишься, все некогда. Все потом… А здесь мне сон – помирать через три дня… И деньги при мне…