– То есть прототип главного героя был, ты знал о нем?

– Можно сказать, что был. Я написал рассказ о том, как его убили тогда. В ту погромную ночь. Знал о нем я по рассказам моего дедушки. Знал, что это был такой мужик, не из шляхты, по имени Авдей и хутор его рядом с нашими хуторами. Фамилия его Стрельцов, фамилия по матери Ворона. Он был очень сильный физически. Жену себе взял, красавицу, из одной деревни, молодые хлопцы хотели побить его, так он один отмолотил всю деревню. Его старшая дочь вышла замуж за хуторянина-шляхтича с наших хуторов. Но со шляхтой, с хуторянами он особо не знался; семья большая, жили они нелюдимо. Мой дедушка даже удивлялся их нелюдимости: жить, не общаясь с людьми, тяжело. Еще об Авдее рассказывали вот что. Он свою первую лошадь, кобылу, держал, пока она не умерла от старости. И похоронил ее за хутором, в ельнике: закопал, не сняв шкуру, насыпал холмик и, как говорили, только креста не поставил. Это было чудаковато: состарившуюся лошадь можно продать по дешевке – все хоть какие деньги, а шкуру, если уж лошадь сдохла, снять, отдать евреям-старьевщикам, в местечке за два-три рубля. А он держал ее, как старую собаку, которую обычно не сгоняют со двора. Мой дедушка был хорошим лошадником, он сам очень любил лошадей, он мне это и рассказал: про то, как Авдей похоронил свою первую лошадь. В коллективизацию тех, кого должны были уничтожить как класс, у нас взяли в одну ночь. Я читал про раскулачивание у того же Шолохова, там все происходило днем. А у нас – ночью. Такая погромная ночь. Я спросил дедушку, почему ночью. Он ответил, что ночью такие дела делать сподручнее, то есть удобнее. Я спрашивал: «Почему же удобнее, ведь ночью не видно в темноте?». А он говорит: «Потому и удобнее: кажется, что лиц не видно». У тех, кто раскулачивал, – списки, решения и постановления волостных сельсоветов и комбедов. То, что они должны сделать, одобрено властью, разрешено, и даже не просто разрешено, а предписано, требуется, чтобы они это сделали. Но в душе все понимали, что делают, понимали, что это – преступление, и стыдились делать это при дневном свете.

Когда у нас была эта погромная ночь, всех взяли ночью, а кто сопротивлялся – убивали. Наши хуторяне – шляхта – все откупились, кроме одной семьи: они были богаче всех, очень скупые и забитые, туповатые, – их и выслали в Сибирь, а все, что у них было, отобрали.

Откупались золотом: у всех хуторян было много золота, царских пятерок, – накопили, когда при царе Николае II ходили золотые деньги. Это золото потом сельсоветчики и комбедовцы меняли у местечковых евреев на советские деньги и пропивали. Когда я учился в школе, в старших классах, то помню, что остатки этих пятерок кое у кого еще можно было купить – кому нужно на зубы. Пятерка стоила пятьдесят рублей новыми, хрущевскими. А, когда я учился в институте, пятерку продавали уже за двести рублей.

В ту погромную ночь, когда пришли брать Авдея, он начал стрелять из обреза – его убили: отвели за сарай и в ельнике, где он похоронил свою первую лошадь, застрелили, а семью выслали в Сибирь. Но, когда их вместе с теми, кого забрали по всей округе, вели в Мстиславль, старуха – мать Авдея – сбежала с одной внучкой. Они вернулись, похоронили Авдея в ельнике, без гроба и без креста, рядом с его любимой лошадью. Хату Авдея и сарай разобрали и вывезли, но у них там был еще один сарай, старый, – с ним возиться не стали. Из этого сарая мать Авдея и внучка устроили себе жилище. К ним перешла жить старшая дочка Авдея: ее первенец умер, а муж боялся, как бы и его не прихватили из-за жены. Хуторяне, которых заставили сселиться в одну деревню рядом с тем местом, где были хутора, обходили беглянок стороной – тоже боялись. К ним из Сибири вернулась одна из дочерей Авдея, все остальные из его семьи сгинули. А мать-старуха и три ее внучки – две старшие, одна младшая – жили у всех на виду, не прячась: прятаться негде, но их никто не искал и не трогал. Жили без земли, с огорода и с леса. Во время войны у них перезимовал какой-то окруженец. Потом его забрали к себе партизаны. Уже в средине пятидесятых годов он приехал к ним в отпуск. Тогда от него забеременела одна из дочерей Авдея и родила дочку.