– Я не хотел отрывать вас от обеда, – прохрипел он. – Просто мне позарез нужны деньги, и хотелось узнать, что вы собираетесь делать со своей старой машиной.

– А эта вам нравится? – поинтересовался Том. – Купил ее на прошлой неделе.

– Желтая – просто прелесть, – ответил Уилсон, налегая на рычаг.

– Хотите купить?

– Неплохо бы, – слабо улыбнулся Уилсон. – Нет, я и на вашей старой смогу заработать.

– А зачем вам вдруг позарез понадобились деньги?

– Да засиделся я здесь. Хочу уехать. Мы с женой думаем податься на Запад.

– И ваша жена тоже?! – изумленно воскликнул Том.

– Она десять лет твердит мне об этом. – Он на несколько секунд прислонился к насосу, прикрыв глаза рукой. – А теперь она все равно поедет – хочет или нет. Я увезу ее отсюда.

Мимо нас в облаке пыли пронеслось купе. Я мельком успел заметить махавшую нам руку.

– Сколько я вам должен? – резко спросил Том.

– Я тут за последние пару дней разузнал кое-что забавное, – заметил Уилсон. – Потому-то и хочу уехать. Потому-то и побеспокоил вас насчет машины.

– Сколько я вам должен?

– Доллар двадцать.

От безжалостной, бьющей по голове жары у меня путались мысли, и только через некоторое время я понял, что пока его подозрения не связаны напрямую с Томом. Он обнаружил, что Миртл живет другой жизнью в другом мире – вот почему ему стало плохо. Я пристально посмотрел на него, потом на Тома, который сделал аналогичное открытие меньше часа назад. И тут мне пришло в голову, что никакие различия – расовые, культурные или духовные – не идут в сравнение с разницей между здоровым и больным человеком. Уилсон был настолько болен, что выглядел виноватым, не заслуживающим никакого прощения, словно он только что обесчестил невинную девушку.

– Я продам вам старую машину, – произнес Том. – Ее доставят вам завтра днем.

Эта местность всегда вызывала во мне какое-то смутное беспокойство, даже среди бела дня, и я обернулся, как будто заметил сзади что-то опасное. Огромные глаза доктора Т. Дж. Эклберга по-прежнему зорко взирали на горы шлака, однако через мгновение я осознал, что за нами наблюдает еще одна пара глаз, находящаяся менее чем в шести метрах от нас.

В одном из окон над гаражом занавеска была чуть отдернута, и из-за нее на машину пристально смотрела Миртл Уилсон. Она так увлеклась этим занятием, что не отдавала себе отчета в том, что ее могут заметить. Обуревавшие ее чувства поочередно проявлялись на лице так, как проступают предметы на погруженной в проявитель фотопластине. Выражение ее лица было на удивление знакомым – мне часто доводилось встречать такие женские лица. Но на лице Миртл Уилсон к нему прибавлялись бессмысленность и какая-то несуразность, пока я не сообразил, что ее глаза, расширенные сжигавшей ее ревностью, обращены не на Тома, а на Джордан Бейкер, которую она приняла за его жену.

Нет смятения более разрушительного, нежели смятение ума, мыслящего незатейливыми штампами, и когда мы отъезжали от гаража, Тома словно подхлестывали бичи паники. Его жена и любовница, всего лишь час назад безраздельно принадлежавшие ему, теперь стремительно ускользали из-под его власти. Он инстинктивно вдавливал педаль газа, преследуя двойную цель – догнать Дейзи и как можно дальше уехать от Уилсона. Поэтому мы мчались к Астории на скорости где-то под восемьдесят километров в час, пока в паутине металлических ферм надземки не заметили неспешно ехавшее синее купе.

– В этих огромных кинотеатрах в районе Пятидесятых улиц всегда прохладно, – сказала Джордан, словно предлагая отправиться туда. – Обожаю Нью-Йорк летом, во второй половине дня, когда он пустеет. Он тогда становится каким-то чувственным, почти перезрелым, и тебе в руки вот-вот упадут самые неожиданные запретные плоды.