В общем, мелочи, которые в молодом великом князе вызывали тревогу и озабоченность людей дальновидных, со временем приняли размеры угрожающие. Став взрослым, Николай Павлович превратился в некое подобие своего наставника, начал пользоваться теми же методами наказания, что когда-то Ламздорф. Правда, применял эти методы не к детям (с детьми всегда был ласков и на редкость терпим), а к солдатам. Гвардия его ненавидела как раз за то, за что он сам ненавидел Ламздорфа: за муштру, за придирки, за внимание только к форме, только к внешней дисциплине.

Николай был ребенком, когда попал в подчинение к своему жестокому наставнику. В его же власти, власти молодого человека, имевшего только высокий титул и никакого боевого опыта, никаких личных заслуг, оказались ветераны славных кампаний, почти все раненые, награжденные орденами (не за то, что родились в царской семье, а за то, что проливали кровь за Родину). Они прекрасно знали, что муштра и парады не делают людей способными на воинские подвиги. Он этого не понимал. Не хотел понять. А они не хотели такого государя – грубияна, злопамятного педанта. Не только декабристы не хотели – вся или почти вся гвардейская элита. После смерти Александра I герой многих сражений, любимец армии генерал Михаил Андреевич Милорадович открыто скажет об этом неожиданному наследнику престола (ожидали-то, что следующим государем станет Константин Павлович).

Мария Федоровна и Александр I сохраняли в тайне решение о смене наследника престола, чтобы не дать гвардии, которая Николая ненавидела, подготовиться к решительным действиям (на что гвардия способна, они очень хорошо помнили). Интрига, задуманная для того, чтобы обезопасить Николая, в итоге привела к почти месяцу безвластия и спровоцировала восстание декабристов.

Николай I.

Для Николая откровенные слова Милорадовича стали страшным ударом. Думаю, если бы не смертельный выстрел Каховского, военному генерал-губернатору столицы не поздоровилось бы при новом государе: Николай не умел прощать. Его отношение к декабристам это подтверждает. Но наказывать декабристов будет уже император. Эта часть жизни Николая Павловича выходит за рамки книги. А вот решать, как оказать сопротивление бунтовщикам, будет еще великий князь…

13 декабря 1825 года он написал Петру Михайловичу Волконскому: «Четырнадцатого числа я буду государь или мертв. Что во мне происходит, описать нельзя, вы, верно, надо мною сжалитесь – да, мы все несчастные, но нет несчастливее меня…»

Императрица Александра Федоровна (тогда еще великая княгиня) вспоминала, как в ночь на четырнадцатое Николай вошел в ее кабинет, «стал на колени, молился Богу и заклинал меня обещать ему мужественно перенести все, что может еще произойти. „Неизвестно, что ожидает нас. Обещай мне проявить мужество и, если придется умереть, – умереть с честью“.» Думаю, эти слова он обращал не только к жене, но и к себе самому. Он боялся. И старался скрыть страх. Но после событий на Сенатской площади и расправы над участниками этих событий страх не покинет его никогда.

О восстании декабристов написано, наверное, больше, чем о любом другом событии русской истории, описано все по минутам. Так что я не буду рассказывать о самом восстании, скажу только, что жизнь великого князя Николая Павловича закончилась, а жизнь самодержавного владыки Николая I началась кровью. Не лучший конец и, уж тем более, не лучшее начало…

«Когда 14 декабря я обняла Николая, – вспоминала Александра Федоровна, – я почувствовала, что он вернулся ко мне совсем другим человеком… Я плачу, что он уже не прежний Николай. Однако прочь эти мысли».