Преследовать неприятеля Цезарь не мог, кораблей не было, поэтому он направился в Рим. Было объявлено заседание сената, куда явились те, кто не успел либо не пожелал бежать вместе с Помпеем.

В своей речи к сенаторам Цезарь подчеркивал, что не хотел для себя никаких исключительных полномочий, а лишь в соответствии с законами и договоренностями с тем же Помпеем планировал добиваться консульства, а не диктатуры, которая де-факто была предоставлена сенатом Помпею. Он напомнил и об оскорблении и изгнании из Рима народных трибунов, а также и о том, что постоянно предлагал мирные переговоры.

Исходя из сложившейся ситуации, он предлагал сенату совместное правление, «но если они из страха будут уклоняться от этого, то он не станет им надоедать и самолично будет управлять государством». Вот так. Без обиняков.

И все же он предложил послать к Помпею переговорщиков, чтобы миром договориться о разделении власти, но никто не хотел ехать, потому что Помпей заявил перед отъездом, что того, кто останется в столице вместе с Цезарем, он будет считать своим врагом. Словом – «кто не с нами, тот против нас».

Убедившись, что сенаторы боятся Великого больше, чем его, он решил не терять даром времени и ехать в Испанию, где были сосредоточены основные воинские контингенты противника. Необходимо было обеспечить тылы, прежде чем преследовать Помпея, находившегося уже в Греции.

Решил он прихватить и государственную казну, хранившуюся в подземельях храма Сатурна, но ему в этом хотел помешать народный трибун Метелл, резонно аппелировавший к законам и пониманию того, что деньги государства собирались не для того, чтобы тратить их на междоусобную войну.

Цезарь на это сказал, по Плутарху, что «оружие и законы не уживаются друг с другом», и послал за людьми, чтобы взломать двери. Когда Метелл вновь попытался противодействовать, Цезарь посоветовал народному трибуну подорожить своей жизнью. «Знай, мальчишка, – сказал он, – что мне гораздо труднее сказать это, чем сделать».

Это изречение позже частенько будет повторять Нерон.

Итак, Цезарь присвоил пятнадцать тысяч слитков золота, тридцать тысяч слитков серебра и тридцать миллионов сестерциев звонкой монетой. Быть может, он считал их своими? Ведь за время Галльской войны он отправлял в казну немалые суммы. Но так или иначе у него теперь были деньги для войны с помпеянцами в Испании, куда он незамедлительно и отбыл.

Туда уже перебрался через Пиренеи из Нарбонской Галлии его легат Фабий с тремя легионами. Противник в Испании располагал семью легионами, но на счастье Цезаря они были рассредоточены: тремя командовал Луций Афраний в Ближней Испании, Марк Петрей находился в Дальней Испании с двумя легионами, а в Лузитании стоял тоже с двумя легионами Варрон.

На пути в Испанию Цезарю надо было пройти через Массилию (нынешний Марсель), но горожане закрывают перед ним ворота, заявив, что не намерены участвовать в распре, они лишь союзники Риму. И пока Помпей и Цезарь между собой не договорятся, а они оба одинаково массилийцами почитаемы, они не пропустят никого из соперников и будут соблюдать нейтралитет.

Это было, конечно, уловкой, потому что командовал обороной города злейший враг Цезаря Домиций Агенобарб. Он был, кстати, прапрадедом императора Нерона и о нем Светоний пишет, что «человек он был слабый духом, но грозного нрава». Он был назначен сенатом преемником Цезаря в Галлии, и на пути в Брундизий Цезарь осадил его в Корфинии; опасаясь плена, Агенобарб принял яд, но отрава оказалась слабой. Взяв Корфиний, Цезарь его помиловал и отпустил, взяв обещание, что тот не будет больше путаться у него под ногами, но Домиций вновь объявился в Массилии, куда привел боевые корабли.