Через два дома от них Борька помогал отцу обивать балкон новой фанерой. Старая совсем уже сгнила. Прикрываясь домашними заботами, Александр Анатольевич то и дело отхлёбывал из кефирной бутылки, заблаговременно для этого подготовленной, залитый в неё портвейн. Мама Борьки Полина Ивановна на тот момент гладила бельё и тоже смотрела по телевизору Эдиту Пьеху.


– Может, не надо? – кивнув на бутылку, то ли спросил, то ли посоветовал мальчик отцу, когда тот сделал очередной глоток.

– Так мне только давление выровнять, сегодня пришлось голову поломать над схемами, да и дрищет меня от кефира, – неловко оправдался тот.

– Мама заметит, – предупредил сын.

– Не заметит. Я треть стакана воды с керосином хлебну. Скажу – случайно, – поделился отец, – не пронюхаешь! А что поведёт в разные стороны, так это последствия предыдущей гулянки и бытового отравления будут. Не бойся!

– Схемы для космического корабля? – поинтересовался Борька.

– Для него, родного! Но больше сказать ничего не смогу – государственная тайна, – признался Александр Анатольевич.

– А люди на нём на Марс полетят? – всё-таки не сдержал любопытства мальчик.

– Гипотетически могут, – подумав, ответил родитель и сделал ещё один глоток из кефирной бутылки. – Есть там такой отсек. Биоинженерный. В нём коза и кролики полетят. Для регистрации уровня нагрузки от перегрузки. Только отсек перед взлётом намертво заварят.

– Саша! – раздался женский голос. – Посмотри, пожалуйста, что у меня с утюгом. Не греет.

– Ох ты ж! – сильно встревожился Александр Анатольевич, спрятал под листами старой фанеры кефирную бутылку и взял с подоконника стакан с керосиновой водой. Зажмурился и выпил.

Поначалу он очумело таращился на стакан, потом открыл рот и прохрипел:

– Хана мне, Борька! До сердца прожгло!

После этих слов Александр Анатольевич предпринял попытку встать с корточек на ноги, но силы его подвели и он завалился набок. У него изо рта пошла пена.

Борька страшно перепугался и закричал:

– Мама, папа керосин выпил и умер!

Полина Ивановна немедленно примчалась на зов, произвела осмотр бесчувственного тела мужа, попробовала его привести в чувства двумя звонкими пощёчинами, но когда поняла, что это не помогает, побежала звонить «03». Сначала там долго не брали трубку, потом не хотели ехать, но женщина убедила медиков, и уже через десять минут у подъезда стояла машина скорой помощи. Очень толстая врачиха долго поднималась на четвёртый этаж, потом долго осматривала Александра Анатольевича, мерила ему давление, лазила ложкой к нему в рот и слушала стетоскопом сердцебиение.


– Отравление! – наконец вынесла она вердикт.

– Конечно, отравление – он керосин выпил! Но что делать-то? – спросила Полина Ивановна.

– Госпитализировать надо, только я его вниз не потащу, а фельдшер сегодня не вышел, – сообщила врачиха и посоветовала: – Соседей позовите. Помогут его до машины…

– Соседей? – задумалась мама и приказала Борьке: – Беги к цыганам из сороковой. У них там всегда мужиков полно.


Мальчик спустился на два этажа ниже и постучался в квартиру слева, наискосок от лестницы. Ему открыла пятилетняя Вика и, ничего не спрашивая, запустила в квартиру.

– Тётя Желя! Тётя Желя?! – позвал Борька, оказавшись внутри, и осмотрелся.

У цыганской семьи Антокольских жизнь проистекала в обычном ключе. Старший сын Ангелины Яковлевны со своими двумя сыновьями, возрастом шести и семи лет, плели из разноцветных проводов браслеты, которые потом их папа продавал хулиганам и девчонкам. Средний сын укачивал своего грудного, пока единственного ребёнка, а его жена с женой старшего брата стирали бельё. Дочка Роза делала домашнее задание за столом. В углу большой комнаты, под портретами Жукова и Шаляпина, сидел в глубоком кресле дедушка Яша. Он курил трубку и стерёг гитару, потому что после девяти играть по закону не полагалось, а дедушка закон очень ценил, так как трижды по пять лет сидел в тюрьме за воровство и разбой.