Весь двор высмеивал манеры выскочки из низов. «При дворе только и говорят, – писал д’Аржансон, – о простонародной и неграмотной речи маркизы, пользующейся абсолютной властью и исполняющей фактически обязанности премьер-министра, возлагавшиеся раньше на кардинала. Как-то раз, прощаясь с послом, она сказала ему: “Продолжайте в том же духе, я очень вами довольна. Знайте, что я уже давно испытываю к вам самые дружеские чувства”. Мадам Помпадур не задумываясь высказывает свое мнение по любому государственному вопросу, принимает важные решения, управляет королевскими министрами, словно своими подчиненными. Но самым прискорбным является то, что начальник полиции Беррьо сообщает этой даме обо всем, что происходит и о чем говорят в Париже. А она, как и всякая другая женщина, руководствуется личными пристрастиями, и ей не хватает здравого смысла и порядочности, когда она решает судьбы других»^>51.

Некоторое время спустя мадам Помпадур потребовала от короля наградить ее дворецкого королевским военным орденом Людовика Святого, считая, что без орденской ленты он не достоин прислуживать фаворитке…

Несмотря на дарованные королем титулы, некоторый приобретенный внешний лоск и природный ум, мадам Помпадур, тем не менее, совершила в своей жизни немало неблаговидных поступков. До самой смерти эта женщина, которую некоторые пристрастные историки считали выдающейся личностью, так и не смогла избавиться от повадок, присущих выскочкам из самых низов…

Несчастье для государства, если в его правительстве есть женщины.

Ришелье

Однажды мадам Помпадур выразила желание быть официально представленной королеве. После того как она склонилась в реверансе перед королевой под строгим взглядом мадам де Конти, Мария Лещинская, хотя и имевшая веские основания относиться к фаворитке с некоторым предубеждением, приняла свою соперницу с изысканной любезностью, а после ее ухода сказала:

– Если королю так нужна любовница, то уж лучше мадам Помпадур, чем какая-либо другая женщина.

Эти слова еще более укрепили положение мадам Помпадур при дворе.

Несколько дней спустя королева, однако, не смогла удержаться, чтобы не попытаться выставить соперницу в смешном свете. Встретив случайно фаворитку с огромным букетом цветов в обнаженных руках, «королева, – вспоминает мадам Кампан, – стала вслух расхваливать цвет ее глаз, красоту рук и грациозной походки, а затем попросила спеть. Хотя мадам Помпадур прекрасно понимала, что за этой просьбой скрывается насмешка, она не осмелилась отказать королеве. И маркиза решила, не без умысла конечно, исполнить ту самую арию из “Армиды”, в которой чародейка, заключив Рено в золотую клетку, пела:

– Наконец он в моей власти!..

Заметив, как помрачнело лицо Ее Величества, все присутствовавшие при этой сцене дамы, естественно, были вынуждены придать своему лицу соответствующее выражение»^>52.

К счастью для фаворитки, королева была добра и незлопамятна. На следующий же день она забыла обиду, и вскоре между двумя женщинами воцарился мир, к радости Людовика XV, который терпеть не мог осложнений…

Окончательно обосновавшись во дворце, где маркиза Конто начала учить ее правилам хорошего тона, мадам Помпадур укрепила свое положение, взяв на себя заботу об организации празднеств, балов и всевозможных развлечений. Она очень любила театр и сама участвовала во всех спектаклях. Обладая несомненным актерским талантом и прирожденной склонностью к лицедейству, она разжигала любовный пыл государя, часто изменяя свою внешность. Порой она переодевалась и представала перед королем то в платье монахини, то настоятельницы монастыря, то в костюме пастушки. А однажды она явилась к нему в платье молочницы с ведерком парного молока.