Большинство людей вышло из класса, я подошел к учительнице.

– Дэни заикается, – попытался объяснить я. – Он ни с кем почти не говорит.

– Я уже поняла, ничего страшного, научится. – Она даже не подняла глаз от журнала.

– Но он всегда так… – Я попытался снова.

– Обойдемся без советов. Я разберусь. Садись на место. – Жестом учительница указала мне на мою парту и больше вообще не обращала на меня внимания.

Второй урок прошел так же скучно, как и первый, правда, вопросов никому больше не задавали.

***

Мне никогда не было так больно. Голова раскалывалась, в глазах двоилось, а на грудь словно положили наковальню, и еще правая рука не сгибалась до конца. Автобус уехал без меня, и идти пришлось пешком. Радовало лишь то, что по пути до дома нигде не нужно было переходить дорогу. Я шел очень медленно. Меня дважды стошнило. Когда я открыл входную дверь, дед тут же принялся ругаться, он даже не сразу заметил кровь и порванную одежду. А когда заметил, побледнел и пробормотал что-то похожее на: «Конца и края этому не видно».

Доктор сказал, что у меня сотрясение, вывих, ушибы и переломы ребер. Все это он определил на глаз, в больницу меня не забрали, но прописали постельный режим, эластичный бинт и через месяц провериться у окулиста. Я никогда раньше не ввязывался в драки, только понарошку во время игр. Все ребята во дворе и в старой школе были выше нас с Дэни примерно на голову, но никто нас и не задирал.

Я не мог спать и слышал, как внизу, на кухне, дед разговаривал с Дэни.

– Что случилось? На него напали? В школе? Мог ведь и инвалидом остаться! – Голос у дедушки дрожал.

– Я не знаю, я не видел. – Дэни ответил уверенно, без заминки, ни разу не заикнувшись.

Вот только он знал, и он видел. Это был Сид и его компания. Они окружили Дэни на школьном стадионе сразу, как тренер собрал футбольные мячи и закрыл за собой дверь в зал. Их было пятеро, и связываться с ними никто желанием не горел, остальные ребята из класса просто ушли и даже ни разу не оглянулись. Было промозгло и накрапывал дождь. Я не слышал, что именно они ему говорили, но интонации не сулили ничего хорошего. Дэни молчал, он будто бы врос в землю и даже не предпринимал никаких попыток вырваться из кольца. И, может, так нужно было поступить и мне. Может, Дэни снова был прав и проще было бы «притвориться мертвым» и переждать. Но когда Сид толкнул его в плечо, и тот с размаху приземлился в одну из неглубоких луж на поле, в голове у меня что-то щелкнуло. Мне не хотелось, чтобы дед вечером пил из-за Дэни успокоительные, и еще больше не хотелось снова отвечать на вопрос: «где твой брат».

Дальше я оказался между молотом и наковальней. Удар. Удар. Удар. Я очень быстро рухнул на землю, лицом в мокрую траву, а удары продолжались, сильные, хлесткие, как дождь по жестяному забору. Я чувствовал, как боль растекалась по животу, спине, плечам. Штаны, куртка – всё промокло, прилипло к коже, пропиталось грязью. В нос бил острый запах земли, сырой и горьковатый. Голос Сида, словно откуда-то издалека, кричит: «Ты же хочешь, давай!»

Больше я уже ничего не различал. Всё слилось в один раскаленный ком, будто выжигавший меня изнутри. Я едва успел глотнуть воздуха, когда увидел перед собой кроссовки Дэни. Они мелькали и ударялись об меня вместе с пятью другими парами.

– Хватит. Пошли! – крикнул Сид.

– Пошли, – тихо отозвался Дэни.

***

Весь следующий месяц в школу я не ходил. Первую неделю просто лежал в кровати и смотрел в потолок. Я насчитал на нем пять трещин и парочку желтоватых пятен от клея, еще с тех времен, когда мы пытались приклеить светящиеся фосфорные звезды на обычный канцелярский клей. Звезды, конечно, отвалились, чего и следовало ожидать, но нам было по семь лет, и мы ничего такого не ожидали.