– Ну ладно, раз вы говорите… – Больной закрыл глаза и натянул одеяло повыше. – Спать…

– Вот именно – спать. И все кончится.

– Что… значит… кончится? – пролепетал больной, широко открыл глаза и даже попытался сесть на кровати.

– Черт! – закричала «медсестра», подбежав ближе. – Черт!

Но все и правда кончилось.

Глаза больного закатились, он вздрогнул, как от холода, и вытянулся на койке. Медсестра скрипнула зубами и проверила пульс. Только убедившись, что его нет, тяжело вздохнула и выскользнула из палаты.

Вечером адвокат не перезвонил, и утром Надежда позвонила сама. Он был очень недоволен, сказал, что бегает по инстанциям, собирает документы, и просил его не беспокоить. «Будут новости, сам позвоню», – заявил он и добавил, что с Галиной виделся, она очень волнуется за мужа и просила Надежду его навестить.

Надежда и сама решила еще раз съездить в больницу: авось Виктор за ночь что-нибудь вспомнил.

Она поднялась на третий этаж и направилась по знакомому коридору. Сегодня здесь царило какое-то странное, нервозное возбуждение. Медсестры вполголоса о чем-то переговаривались, а при приближении Надежды замолкали.

Она остановилась перед палатой с номером 20 Б, деликатно постучала и толкнула дверь.

Низенькая полная нянечка перестилала постель, больше никого в палате не было.

– А вы куда? – неприветливо осведомилась нянечка, увидев в дверях Надежду.

– Я пришла больного навестить, – ответила Надежда удивленно.

– Какого это больного? – переспросила нянечка, поджав губы, и почему-то отвела глаза.

– Ну, того, который здесь лежал… – проговорила Надежда неуверенно. – То есть должен был лежать. Виктор Сизов…

– Который здесь лежал? – нянечка попятилась и быстро взглянула на Надежду. – А вы кем ему будете? – Но тут до нее дошли последние слова Надежды, и она облегченно выдохнула: – Ах, вы к Сизову! Так он же не здесь, он же в двенадцатой! Вы в двенадцатую идите, там он!

– В двенадцатую? – переспросила Надежда. – Но его вроде сюда собирались перевести…

– Мало ли что собирались! – в голосе нянечки звучало явное облегчение, от которого она стала более разговорчивой. – Эта палата платная, повышенной комфортности, и Роман Роланович лично распорядился, чтобы до оплаты сюда никого не переводить, вот его и не перевели, потому как оплата своевременно не поступила… так что ваш Сизов в двенадцатой, где и раньше был! Можете к нему зайти, там он, на месте!

– В двенадцатой… – протянула Надежда, выходя в коридор.

Возле дверей палаты стояли двое больных – один в красном спортивном костюме, другой в синем. Тот, что в синем, качая головой, негромко произнес:

– Вот ведь жизнь наша! Вчера только с ним разговаривал, а сегодня уже – того!

– Ну, Степаныч, – рассудительно ответил ему второй, – жизнь, она такая… только что был человек – и нету! Закон природы…

– Это понятно, Петрович, только я о другом. В каком отделении он лежал?

– Известно, в каком. В том же, что и мы с тобой. В неврологическом.

– То-то и оно, что в неврологическом! А умер он от чего?

– Сестричка говорила, что от сердца.

– То-то и оно, что от сердца! Так вот, Петрович, я считаю, что это непорядок. В каком отделении человек лежит – от того ему и помирать положено!

– Ну, это уж как кому повезет…

– И еще, Петрович, какая у меня мысль. Он ведь, человек этот, в какой палате лежал?

– Известно, в какой – вот в этой самой…

– Именно! А это какая палата?

– Известно, какая… платная, одноместная, с отдельными удобствами. Повышенной комфортности называется.

– Именно! Значит, богатый был человек. Ну, или, по крайней мере, не совсем бедный. А умер как…