Со двора раздавались глухие удары топора, Шатун умело отделил бычью голову, насадил на деревянный чурбак, сцеживая кровь. Под ногами скакала бурая собачонка – скулила жалобно, просила поживы, красный язык на бок свалился из раззявленной пасти, лохматые бока надувались и опадали.

Нечай поправил на себе одежду и пошел помогать усмарю, чего зря сидеть, ожидая угощенья. Не за тем столько верст из родного селища шагал, чтобы на дерзких девчонок пялиться. Мужской работы полно.

После беспокойного дня знатно повечеряли. В теплой избе пахло чисто вымытым полом и упревшими щами. Нелада нашла на полатях расшитую льняную скатертку, с хозяйского позволения украсила стол. Шатун достал из погреба соленых огурчиков на смородиновом листе, нацедил ягодной браги. Ведунья попробовала пару глотков и похвалила, скоро отставив кружку.

Зато Кузька вдоволь напился ромашкового отвара и сразу отмяк душой. Милостиво позволил Неладе головушку себе расчесать и сменить рубашку, а после сговорился вместе с ней на печку забраться - сумерничать. 

Догорала последняя лучина, Шатун уж тихо похрапывал в своем углу, а Нечаю не спалось, он нарочно тюфяк прислонил к жаркой печной боковине, тоже сказки слушал про Кузьму Скоробогатого, который над всякой лесной тварью силу имел, а потому  большим богатством разжился.

По всему видать, примирился усмарев сынишка с ведуньей, после сказки поведал ей свои великие тайны про баранью лопатку, зарытую под сараем, и расписную глиняную свистульку, у которой носик обломился, а батюшке новую купить недосуг.

Только Нечай про себя смекнул насчет свистульки, а уж Нелада успела малому пообещать, везде-то опередит, проворная белка. А потом вдруг петь начала, да нарочно погромче, чтобя не один Кузенька слышал:

Спи, зайчонок, заинька,
Зверушонок маленький -
У, какая зюзика,
Серенькая пузика!
За окошко под сугроб
Лапо-тапо-точки топ-топ-топ.
Шухи-шухи-перешухи,
Каплоухенькие ухи.
Через речку мостик -
Там пуховый хвостик… (с)

До чего сладко спать под ласковый женский говорок, а проклятая брага как назло зовет во двор до нужного чулана. Ворочался-ворочался Нечай на своей подстилке, пришлось обуваться.  А как двери распахнул, даже глаза на время зажмурил – густо сыпались с неба пушистые лебяжьи перья, все крыльцо застлали. И ночь от них ясная, теплая, хотя месяца не видать.

Нечай рассмеялся вслух, скорей  нагреб в пригоршни белого снега, утер лицо. Справив свою заботу, вернулся в сонную избу и накрылся полушубком, утишая легкую дрожь, и вот тогда-то крепко позавидовал новому другу Кузьке.

«Поди она его к себе прижала да поцеловала за ушком, волосенки ладошкой прикрыла, а сама под сорочкой земляникой и солнечным лугом пахнет. Умеет строгой быть, а порой так ласково глянет, что готов любое желанье исполнить. Эх, Кузька, Кузька, мал ты еще, не ведаешь своего счастья!»

Но Кузьме Данилычу, и впрямь, невдомек, что могучий парень у печи так мается, что готов за целую сумку пряников и свистулек с ним спальным местом сменяться. Снится Кузьме, будто сидит он на горячем коне в высокой боярской шапке, а лесное зверье идет ему на поклон: медведь тащит корчагу липового меда, волк – целого барана, лиса – корзину гусей, а зайцы новые ольховые лапти с узорчатыми тесемками.

Знать, к великим подаркам сон, лишь бы сбылся скорее...

8. Глава 8. В избе Шатуна

К обеду усмарь, как и обещал, жарко натопил баню за огородами у реки. Много сухих дровишек огонь в чистую золу смолол, будет с чем кожемяке коровьи шкуры вымачивать прежде чем придется скоблить мездру.