Лизка показала мне язык, повернулась к извергу и повторно сдала меня с потрохами:

– Она считает тебя извергом, но таким крас-и-и-и-вым.

– А ну брысь отсюда, – беззлобно прикрикнул Роман Любомирович, и брошенная мной диванная подушка ударилась о закрытую дверь.

Дверь жалобно звякнула, но устояла. А я получила осуждающий взгляд директора и опустила глаза. Как-то не комильфо, что он знает о моих чувствах, да еще и демонстративно отвергает их.

– Что же мне с тобой делать, горе ты мое, – пробурчал Любомирович, положив мою ногу себе на колени и чего-то там с ней делая.

Боли, кстати, я не чувствовала… как и ноги от щиколотки и ниже. Раздался еле слышный хруст, и я вскрикнула. Хоть и онемело все, но прострелило до самой коленки. Но и это было прощено, потому что за вот такое ласковое, успокаивающее поглаживание этой самой коленки и голени я готова и не такую боль терпеть. Откинулась на подушку и закрыла глаза, представляя, что мужчина моей мечты не из жалости меня поглаживает, а ласкает по-настоящему. Кажется, слишком усердно представляла, потому что поглаживающая рука медленно переместилась выше колена и начала «жалеть» уже бедро.

«Пусть жалеет», – подумала, не особо веря, что это не плод моего воображения. Послышался громкий резкий выдох и поглаживания прекратились. Вот жалости у него никакой нет! А кожа на бедре горела огнем… и не только на бедре. Вообще жарко тут как-то стало. Так вот ты какой, северный олень. В смысле – вот что значит Риткино выражение «хочу до одури». Я такого еще никогда не испытывала. Нет, было, конечно, хорошо, когда Макс целовал, но если он начинал ручонки распускать, то все это «хорошо» куда-то выветривалось. А тут же прямо ломить все тело начало.

– Сита, прекрати, – послышался как издалека голос директора.

Я резко распахнула глаза и поймала себя на том, что тяжело дышу, а рука лежит на бедре, в том самом месте, где только что была его ладонь.

Отдернула руку и попыталась встать.

– Лежи, я еще не закончил, – строго проговорил коварный Роман моего романа и, закусив губу, продолжил возиться с моей конечностью.

А мне стало стыдно! Вот так, вроде ничего не сделала, а стыдно было жутко. Я же теперь все время буду эти прикосновения вспоминать и свою дурную реакцию на них. Лучше бы в конференц-зале меня оставил, сама бы до комнаты доползла. Только дразнит постоянно.

– Ну вот и все. – Мою ногу переложили на диван и встали, собирая в аптечку то, что не понадобилось. – Тебе обед сюда принести или в столовую проводить? – невозмутимо спросил директор.

– В столовую! И я сама дойду, – ответила, вскакивая.

Роман поддержал, чтобы не упала, и, указывая на больную ногу, поинтересовался:

– И как ты себе это представляешь?

М-да, пальцы, половина ступни и щиколотка были перетянуты эластичным бинтом. Но это еще не главная проблема, онемение не прошло, и я не чувствовала ступню. А ходить ногой, которую не чувствую, я не умею.

Меня опять взяли на руки и понесли. Ладно, пусть донесет до столовой, а там кого-нибудь попрошу помочь дойти до общаги.

Меня принесли в столовую и усадили за стол. Вот только столовая была личная директорская, в его квартире!

– А как же столовая? – спросила, глупо «бякая» ресничками.

– А это, по-твоему, что? – улыбнулся Ромочка и вышел.

Вернулся через минуту и водрузил передо мной поднос с едой. И не какой-нибудь там столовской, а как в ресторане. Все красиво оформлено и на красивой посуде. И запах умопомрачительный.

Буркнула «спасибо» и приступила к поглощению кулинарного шедевра, состоящего из бифштекса, гарнира и салата из мелкорубленых овощей. И все это «безобразие» было полито каким-то очень аппетитно пахнущим соусом. А в сторонке ждали капучино и круассаны. Вот кто ему здесь такое готовит, а? Точно не тетя Маруся из столовой!